Братья-туристы! Я тупой пользователь интернета, и моё "мыло", по непонятной для меня причмне, не работает! Прошу прощения, но я сбрасываю такие большие тексты на этот.... (даже не знаю, как назвать)... Читайте, короче. и хулите меня (особенно за орфографические ошибки) на чём свет стоит!

    * * *

    Двое собирают в лесу хворост, выжив совершенно случайно после авиакатастрофы, упав в болото недалеко от леса (но сейчас это не главное):

- Я и раньше-то не любил летать на самолетах. Ну, ну не любил как-то. Вообще как-то себя ни так чувствуешь в самолете. Напряженно, что ли.
- Боишься, короче.
- Ну, не боишься… не боишься. Хотя, конечно, боишься, скорее. В общем, не дружишь с самолетами. Я как раньше летал? Я раньше часто летал. В Москву часто летал, по стране летал. Да куда бы ни летал, всегда одно и тоже: захожу в самолет и ещё на трапе останавливаюсь, оглянусь и, как бы, прощаюсь с миром, с землёй. Как бы, последний взгляд бросаю. Я же не знаю: долечу или нет. Вот и бросаю последний взгляд. А потом похлопаю по корпусу машину незаметно и подумаю: «Ну, давай, милый, дотяни. Довези меня. Не подведи» и незаметно щепоткой на алюминии три крестика, как бы, нарисую. И уже после этого захожу в самолет. Стюардессы тебе: «Доброе утро» или «Здравствуйте». Ты им в ответ «Доброе утро» и пошел искать своё сиденье. Пока суета, пока все рассядутся - ещё ничего. Потом тебя начинают пугать, что делать, если разгерметизация произойдет, и что сам себе сначала маску надень, а потом только на ребенка, «если Вы путешествуйте с детьми». Спасжилет у тебя под сиденьем и надувные трапы где-то в запасных выходах. Это даже и слушать-то не охота, а тем боле читать брошюру, которая всегда в кармане соседнего кресла перед твоим носом. Эту часть вообще не слушаешь, делая вид, что и так уже все известно и надеясь, что не придется всем этим пользоваться. А когда двери захлопнут (как-то сразу по ушам бьёт, как бы глохнут уши до тех пор, пока не проглотишь), когда пристегнешься к сиденью, турбины заурчат, сразу голова к иллюминатору поворачивается. Даже если ты сидишь и не у окна. Тогда ещё хуже: и видно плохо, и шея затекает, и сосед мешает (или соседка, какая-нибудь баба толстая, не дай Боже). Пока на полосу выруливаем, есть вроде ещё шанс сойти, но об этом и думать не смей: как это ты сейчас решишь сойти? Что скажешь? Я почему-то всегда вспоминал, как Бендер яблочки забыл тете положить в посылку. А тут, я думаю, этот номер не пройдет. Тут так все завопят – не до яблочек тёте будет. Поэтому, наверное, и не сходишь. Хотя в принципе-то и ещё можно. А вот когда он замрет перед стартом, как бы, наклонится вперед, заревут турбины – всё! Руками посильнее стискиваешь, что там в них попало, шепчешь кое-что и незаметно, щепоткой крестики уже на себе рисуешь. Крестишься, короче,… и молишься. Потом он как сорвется с места, и пошел скорость нагонять. Ещё, ещё, ещё…. И, опа, оторвался. Кусты, деревья побежали назад и вниз. Маленькие такие сразу стали. А самолет, вдруг, как накренится зачем-то в поворот и вверх. Зачем они почти всегда эти виражи кладут – непонятно? Асы, твою мать. Кожедубу, бляха муха. А ты сидишь и ждешь, когда он высоту наберет, двадцать минут ждешь, чтобы у него ничего не щелкнуло, и он набрал высоту, и табло, дзынькнув, погасло. Тогда всё ясно и уже спокойно: самолет встал на автопилот, уже идет не в натяг, уже по курсу, можно расслабиться, сейчас воды принесут.
- А я один раз в кабине «Боинга» был.
- Ну и как там?
- Отлично! Электроника кругом. Их там всего двое. Прикинь! – всего двое. Остальное все компьютер делает. И, кроме того, ещё и ручное управление есть, если компьютер из строя выйдет. Это они мне сами рассказали. Мы с сыном в Париж летели, в «Десней Ленд», а у нас на работе девчонка работает, так вот её брат, родной брат, на этом «Боинге» вторым пилотом был. Я его немного знал. Так вот, она ему сказала, что я лечу, а он, когда набрали высоту, вышел к нам и пригласил ребенку кабину показать. Ну, я и пошел с ним – мне же тоже интересно. Жена не пошла, осталась, нас и так двое пошло, а ей, наверное, тоже интересно было, но она осталась, а мы пошли. Там столько кнопок…и как они всё запоминаю, что зачем и почему горит. Сума сойдешь!
- Их этому, брат, много лет учат.
- Я понимаю, но всё равно, как-то не по себе, что человек способен всё это запомнить и не перепутать, если вдруг компьютер откажет. Интересная там такая штука внизу, как в машине между сиденьями. Там карта электронная и на ней показано, где мы сейчас летим. Подлетаем к какому-нибудь городу, на карте, бах, название «Вологда» на английском языке, и сколько до него и какая высота тоже кажется есть. Короче, мимо не проскочишь – самолет сам идет. Конь дорогу знает. И ещё какая-то лебедка. Это если шасси не выдвинул компьютер, так они в ручную лебедку мотают, чтобы колеса вылезли. Короче, всё предусмотрено. И уютно так, лампочки мигают, все видно впереди – классно. И совсем не страшно в кабине. Даже и мысли нет, что что-то произойдет, и машина не сработает. Вот в кабине хорошо. А в салоне страшно. Особенно если тряхнет.
- Да, когда трясет, я тоже не могу. И почему-то все время эта турбулентность начинается, когда ешь. И так не вкусно, а тут как тряхнет, так и жрать не хочется, кусок не лезет. А если уже жуёшь, так проглотить не можешь. И чай, как правило, на тебя расплещется. Хоть чуть-чуть, но, гад, всё равно, расплещется. Сидишь, держишь столик и ждешь, что сейчас трясти перестанет. Я ненавижу турбулентность. Мне всегда не хорошо. И ещё ненавижу, когда на посадку идешь, и если плохая погода, приходится в облака нырять. Вот там трясет. Так трясет, что.. И земли не видно. Думаешь, как сейчас хряснится в землю...
- Или в дом.
- …Или в дом. И пока сам этот дом, эти дома или огни (если ночью) не увидишь, так и сидишь, сжавшись, молишься и в окно пялишься, шея затекает. А если ещё и не у окна сидишь, так соседка обязательно наклоняется туда же, куда и ты. И ты смотришь постоянно через неё, меняя положение, а она все равно откидывается назад и опять все загораживает, сволочь такая. Пока дома не увидишь и трясет – хреново. А потом ждешь, как он землю будет касаться. И молишься.
- Да, садиться в таких условиях, действительно, хреново. Я тоже этого не люблю. А я вот один раз взлетал из Москвы, вот там точно было хреново, хуже, чем садиться. Это я про дом вспомнил. В октябре это, по-моему, было. Ну, да, где-то в октябре – в Москве климат другой. Короче ночь уже, ну темно уже, хотя часов девять или десять, но темно, садят нас в самолет. Другие рейсы обратно везут, откладывают, а нас - в самолет. Тоже, вроде, ничего – сидеть в порту радости мало, но когда к самолету подвезли, мало не показалось. Пурга метет! Снег! Липкий, как в Москве бывает, заметает всё: полосу заметает, и самолет заметает. А нас у трапа держат, посадочные талоны проверяют, мы все злые и в самолет залазим мокрые и в снегу. Слякоть в салоне, вонь от мокрого пиджака и пота, но всё равно расселись и сидим. Сидим, чего-то, сидим и вдруг чувствуем, что по самолету какая-то струя бьёт. Что такое?! Стюардесса говори, это нас такой специально жидкостью поливают, чтобы снег к самолету не прилипал. В окно поглядели – точно, стоит машина-водовозка, и мужик залез и сверху из шланга поливает. Одну сторону хорошо проливает, на другую через самолет пытается струю подать. А ему, видимо, другой мужик с той стороны подсказывает: видно, что он с кем-то там переговаривается. Точнее, тоже орет – снег же и пурга. Короче, пролил он, и поехали мы на полосу, на взлет. Я смотрю, а полоса-то вся белая, в снегу. И, как пить дать, наверное, скользкая. Как он разбегаться будет? Лучше бы уж отложили. Но не тут-то было, он, как заревет, рванулся и побежал. А стюардессы тоже сели и пристегнулись. Так их вообще во время взлета не видишь, а тут, как специально, напротив сели и пристегнулись. И бледные какие-то сидят. Не по себе стало. А самолет, раз, и оторвался и пошел набирать высоту, а турбины орут, как бешенные, тянут, тянут…и вдруг, хоп, тишина, и мы валимся на правый бок. Всё. Ничего не сделаешь. Задохнулся я. Чувствую - в сиденье вжало. В свободном полете падаем. Как на американских горках – падаешь и всё. Но там-то знаешь, что потом подъем будет, просто падать неприятно и дух захватывает, а тут всё – падаешь и всё! Я мысленно прикидываю, сколько мы уже успели набрать, где находятся дома, на которые мы валимся. А там же высотки. Думаю, как сейчас крыша этой высотки проломает фюзеляж, в каком месте? Успею я её увидеть или сразу шторки упадут? Лучше пусть сразу, чтобы ничего не почувствовал, а то ещё обрежет напополам, а я ещё падаю, а уже мучаюсь от боли. Или хуже того, только ноги оборвет – боль нестерпимая, кости торчат, а ты ещё падаешь, и выхода нет – всё равно конец. Но тут он вдруг как опять заревел и попер, попер вверх, попер вверх, выправляться стал и, слава Богу, выпрямился, и пошел набирать высоту. И набрал. И трясти перестало. А потом табло отключили и стюардессы отстегнулись. А мужики ломанулись в туалет курить. Эти орут: курить на борту запрещено. А им в ответ орут, что с таким взлетом идут они на хер. Короче, пока все успокоились, ещё много времени прошло. И все напились, всё, что было в авиамагазине – всю водку и всё остальное, выпили. Я тоже напился коньяку. И курил в туалете. Пьяный в дрызь домой прилетел. Вот тебе и полили машину, козлы! С одной стороны. Как раз правый борт-то он и не пролил, как следует, урод!
- Да! Неприятная история. - ….. – Стюардессы - особенно раздражают! Вот всегда же в самолете на стюардесс смотришь. И они всегда это знают. И всегда среди стюардесс есть одна, которая особо привлекает внимание. Она это знает, поэтому ведет себя, как чмо. Тени чуть подмазаны по краю век. Тени голубые, красивые, но даже не смотрит. Наверное, на неё все пялятся. А она в синей жилетке, такая, в белой блузке и в розовом мужском галстуке. А грудь-то маловата! Во! Хоть этим её подцепить…
- А я помню, у нас в салоне была такая стройная вся, загорелая в конце лета, с хорошим макияжем и в золотых очках. Тонкие такие душки. Да! Она была хороша в своей фирменной форме. Я ещё тогда подумал, какая у них хорошая «роба». Но вот что больше запомнилось, и почему я это сейчас вспомнил, так это её заколка. Девка такая классная, а на затылке у неё заколка виде морской звезды. И она так прицеплена, что кажется, это кто-то её за шею сзади взял. И это возбуждало. И самое хреновое, что в самолете, когда все чувства и так обострены, ты чётко представляешь, что ведь её действительно, время от времени, кто-то вот так сзади берет за шею, за затылок и притягивает к себе чуть ниже ремня, а сам в это время, наверное, ещё, сволочь, и покуривает. Бляха-муха, такая девка, а обидно, что не ты…
- Хым, отличное наблюдение! Я тоже всё примечаю, когда чувства обострены. Ещё и перед вылетом это начинается. Но пытаюсь это делать перед вылетом по поэтичней, что ли. Настроение-то хорошее, скоро буду далеко где-то от дома (если Бог даст), и там есть кой-какие дела… Ну, не важно. Вот помню как-то в ожидании посадки на самолет, я зашел в кафе международного аэропорта. Было серое утро. Это я по поэтичнее, чтобы ты понял, как я это чувствовал. Ну, значит, ранее, весеннее, немного прохладное серое утро. Небольшое, но уютное кафе, легкая музыка. Подсвеченные дорогие напитки на полке за спиной барменши – симпатичная такая молодая женщина в свежей белой кофточке, с хорошей прической и макияжем. Несколько иностранцев за разными столиками пьют ароматное кофе и читают свои иностранные газеты. Итальянка чему-то учит своего маленького ребёнка. Немцы чего-то, как обычно, записывают, сверяясь с картой. Англичане, как я уже сказал, пьют кофе и читают газеты. Я тоже пью кофе, немного волнуюсь о предстоящем полете, как это всегда бывает перед посадкой в самолет и пытаюсь запомнить все, что происходит здесь, потому что вечером, если Бог даст, я буду уже совсем в другом месте, за тысячи километров, и больше никогда не повториться это утро. Всё так утрене, немного лениво, немного тускло, потому что свет немного притушен, тихо так льется музыка, аромат кофе и коньяка (я коньяк добавил в кофе), красота… И тут открывается стеклянная дверь, заходит толстая баба в синем рабочем халате, наверное, уборщица, сильно шлепает по полу ботинками, и громко говорит барменше: «У Вас так вкусно пахнет… семечками»… Представляешь, семечками?! Ну, чем угодно здесь могло пахнуть, чем угодно, но только не семечками! А вот ей семечки показались, и всё тут! Да ещё и паузу сделала, прежде чем произнести эти слова. «Семечками»! Я сам не знаю почему, но непроизвольно засмеялся, допил свой коньяк с кофе, развалился на кресле и закурил – всё не так уж плохо, раз такое дело, – долетим!
- Да, такие мелочи о многом говорят. Я помню, как-то мужика одного затупил в самолете. Сижу, скучаю, высчитываю, сколько нам ещё лететь осталось. Делать-то нечего, вот и пялишься постоянно на часы, высчитываешь. Прикидываю, значить, что пролетели мы уже два часа сорок пять минут, а до Москвы нам лететь, как сказал пилот, пять тридцать. Записал на журнале со сканвордами «Два сорок пять». Значить лететь ещё столько же. И, видимо, прошептал: «Так, два сорок пять плюс два сорок пять это…» А рядом мужик сидит, сосед: «Четыре девяносто!» - говорит. Я поворачиваюсь к нему, а он такое чмо – всю дорогу хотел со мной о чем-то поговорить. Ну, интеллигент такой из деревни, как у Шукшина, в пошарпоном пиджачке и полосатой рубахе с китайским галстуком и пахнет от него рыбным ножом. Всё о политике и местном самоуправлении меня развести пытался, а я всю дорогу молчал и старался не реагировать, а то потом вообще достанет. В общем, я поворачиваюсь к нему и говорю:
- А пять тридцать не хочешь!?
- Как это? - говорит он. – Четыре девяносто! Точно!
- А ты не в рублях мерь, а в часах. Понятно?
- Не понял, – говорит он. – В каких часах?
- «Сэйко»! – отвечаю я, и начинаю разгадывать сканворд.
Так он ещё долго сидел тупил, пока не понял, что я имел ввиду. Потом повернулся ко мне и радостно объявил, что доперло. Но я опять не реагировал, а он хмыкал всю дорогу и говорил, как интересно, надо же!
- А действительно, интересно. Я ведь тоже не сразу понял почему «четыре девяносто».
- Да потому что ты сразу в часах думал, как я тебе рассказывал, а не в деньгах или в чем там ещё он думал.
- Это понятно, но всё равно забавно: Так - пять тридцать, а так - четыре девяносто. Надо запомнить – хорошая загадка.
- Запомни.
- Запомню, потом где-нибудь умом блесну. Интересно ты рассказал. Это типа такой головоломки из спичек.
- Головоломки?
- Ну, из спичек есть такая головоломка, когда дают шесть спичек и говорят: «Состройте четыре равносторонних треугольника, но спички ломать нельзя, и чтобы они соприкасались только концами». Все сидят, думают, как на столе так это разложить, и ничего ни у кого не получается. А ответ-то прост: они все в плоскости стола думают, а нужно объемно поразмыслить, и тогда пирамида получится и четыре равносторонних треугольника. Понятно я объясняю?
- Понятно. Да, похоже на мою задачку. Объемно, значить? Хм, тоже хорошо. Надо тоже запомнить, потом блесну!
- Один - один?
- Один - один! Согласен.
   
    Какое-то время помолчали, обдумывая каждый своё. Но после всего, что они пережили, им хотелось снова и снова общаться:

- Я где-то читал, что в автомобиле порядка двух километров проводов. То есть, от аккумулятора по всей машине тянется разных проводов и проводков два километра. Представляешь? Сколько же километров провода в самолете? И всё это должно работать! Каждый день по два раза, если самолет прилетает в назначенный пункт, заправляется и через пару часов летит обратно.
- Да-а! – под впечатлением отвечает второй. – Это да-а! Я как-то видел во время посадки, сколько у него трубок, когда поднялись закрылки. Так если рассуждать по-твоему, сколь же километров разных трубок, гидравлики, троса и прочей дребедени в нем. И всё это тоже должно работать по два раза в день, по пять-шесть часов в одну сторону, если самолет летит, скажем, из Иркутска в Москву. Нет – самолет очень опасная вещь! Особенно реактивный.
- Почему реактивный?
- Потому что если у реактивного двигатели отказали – всё! Он свечкой падает вниз. Он движется только на тягловой силе моторов. А отказали – хана! Свечкой вниз. Поршневые устроены так, что ещё планировать могут, – ты в этом убедился, - а реактивные – сразу в штор.
- Но не скажи, по-моему, и реактивные планировать могу. А то, как же? Должны планировать.
- Я тебе говорю: «Нет!» Я читал, что не могут. И с десяти тысяч километров рухнуть в низ – это ещё в салоне помрешь от страха и перегрузок. Сердце не выдержит.
- Не, я здесь с тобой не согласен – реактивные тоже планируют. Крылья есть, хвостовое оперение есть – планируют, что не говори.
- Ай, чего спорить? Пусть тоже планируют, но скажи, какой из реактивных смог бы вот так приземлиться и не рассыпаться?
- А почему он должен был рассыпаться? Мы же в жижу упали.
- А по тому, - в нем сколько весу? Грохнется так, что мало не покажется – планируй, не планируй. Вот смотри, что останется целым, если сбросить с пятого этажа: коробок спичек и рояль?
- Ну, ты сравнил!
- Ну, а чё сравнил? Сравнил. Ну, что останется целым?
- Хорошо, хорошо, убедил. Давай лучше….
   
    Вставляйте что хотите – люди в их положении на всё готовы!

erast [76607]: Здорово, понравилось!

...а про спички: думай в плоскости (и фиг с их концами)!

erast [76607]: http://www.avia.ru/forum/ по тебе плачет ) закинь туда )

На абзацы надо разбивать, иначе читать сложно. А так ничо.