в Иркутске 17:49, Мар. 19    

Путешествие ассистента или Род отважных Сычегеров

Суббота

Отъезд

Осенью, в дождливый, серый день
Проскакал по городу Олень.
Он бежал по гулкой мостовой
Рыжим лесом пущенной стрелой...

Все произошло мгновенно.

Позвонил друг и предложил съездить за компанию на север. Они снимают документальный фильм про оленеводов и на днях собираются лететь в Ербогачен. Организация называется "Байкальская Экологическая Волна", и ими получен грант на съемки этого фильма. В экспедиции есть место ассистента оператора, и этим ассистентом могу быть я. Все оплачено и организовано. Надо только приехать в аэропорт, а дальше по плану.

От ассистента требуются нехитрые функции, типа подать, подержать, принести, унести. Я сразу согласился и, отпросившись с работы на неделю, отправился в это путешествие. В аэропорту, увидев, сколько вещей надо будет тащить, мне стало не по себе. Гора сумок, коробок, рюкзаков, мешков и аппаратуры. Я прямо с этого места и начал выполнять свою работу. Все это надо было тащить до регистрационного пункта, и дальше – до самолета. Но, как оказалось, на меня одного никто не собирался все взваливать. Вещи были распределены на всех, и мы, как навьюченные верблюды, тронулись к самолету. Самолет АН-26 по размерам чуть больше маршрутного такси, и внутри тоже создается впечатление, что мы в автобусе.

Смена декораций

Два с половиной часа перелета, и мы на севере области в поселке Ербогачен. В аэропорту нас встречают, помогают выгрузить вещи, и в руках у меня только мой рюкзак и не очень тяжелая видеокамера. Впоследствии я недоумевал, зачем я тут нужен, ведь работы у меня практически никакой не было. Вообще-то, я человек далекий от подобных мероприятий. В смысле, я – не турист. Максимум, на что способен, это съездить в Аршан, и сходить там до первого водопада... А тут сразу, как обухом по голове. Север, холодно уже и предстоит двухдневный маршрут на вездеходе по тайге до стойбища оленеводов. Круто!

После короткого знакомства нас переправили на лодке через реку Тунгуску на другой берег, и мы ждем вездеход. Все это очень интересно и необычно. Еще вчера я ходил по Иркутску в рубашке с коротким рукавом, а сейчас меня продувает холодный ветер, и мой пуховик застегнут на все замки. Вездеход появился на горизонте. Я достаю свою камеру и снимаю. Мчится он вдоль берега Тунгуски и поднимает облака пыли. Все очень отлажено и хорошо организовано. Мы практически никого не ждем. Загружаем вещи в кузов вездехода и трогаемся в путь.

Тайга и внедорожник

И тут я начинаю потихонечку терять чувство реальности. Что-то как-то не по себе. Я, хоть и не турист, но видел лес в Саянских горах. Видел лес по Китою, был в Тальянах и в "Октябрьском". Здесь все по-другому. Не сказать, чтобы ландшафт слишком однообразный или скучный – наоборот, лесные пейзажи менялись и менялись. Просто настоящая тайга может человека непривычного если не раздавить, то, по крайней мере, поставить на место...

Сто восемьдесят километров от Ербогачена на север, по непроходимым лесам, болотам и рекам. Это только на вездеходе и возможно. Тут и начинаешь понимать смысл определения "внедорожник". Двое суток мы ехали в лодке (лодка – это типа кузова у вездехода) задубевшие, закутанные в пуховики, шарфы, варежки и капюшоны. Нашему звукооператору Андрею повезло больше – ему местный охотник Виталий Петрович, выдал волчьи рукавицы. Очень классная вещичка. Теплые-теплые... Когда я их примерил, то у меня возникло желание залезть туда целиком...

Наша компания – это пять человек съемочной группы, плюс водитель вездехода – Халим Гулимович – он местный, и еще двое местных (так и вертится на языке – "аборигенов", но в процессе дальнейшего общения с этими людьми мне расхотелось так их называть) сопровождающих – Данила и Виталий Петрович. Они оба эвенки чистых кровей. Коренные охотники-промысловики. Живут исключительно лесом и более ничем. Халим Галимович, тоже промысловик, но приезжий. Правда, приехал он в эти края, лет тридцать назад.

Наша задача – добраться до стойбища оленеводов и снять про них документальный просветительский фильм. Цели самые благие, поэтому мы надеемся на расположение местных духов и почти уверены, что в болоте не застрянем, ночью в зимовье медведь не ворвется, вездеход не сломается и все пройдет благополучно.

Вездеход прёт как танк (впрочем, это и есть танк). Ревет мотор, гремят гусеницы. Чтобы что-то сказать товарищу, приходится орать в самое ухо. Раз в три-четыре часа останавливаемся попить чай. Но не только чаем мы греемся. Перцовочка тут очень даже в тему!

По правому борту видим на дереве глухаря. Огонь! Мимо... еще огонь! Опять мимо. Наверное, у эвенка Данилы патроны неправильной системы... Ладно, едем дальше. Вот свежий след сохатого. Виталий Петрович говорит, что прошел сохатый буквально перед нами. Такое животное просто так, случайно, увидеть очень непросто. Его надо выслеживать. Сохатый на людях, как правило, открыто себя не позиционирует, и от отсутствия популярности не страдает...

Я периодически интересуюсь – когда же мы приедем на стойбище? Нет, я не против, просто рассудок начинает потихоньку смещаться в сторону. Все меня тут будоражит и вводит в ступор. То ли это планета другая, то ли этот мир параллельный, и какой-то медиум нас сюда отправил. Видимо, бывает такая степень восторга, когда человеку не верится, что с ним это может происходить, и время оценки происходящего наступает гораздо позже. А ведь действительно происходит что-то немыслимое! Небо ночью кажется трехмерным. Звезд так много, что можно увидеть, какая расположена ближе, а какая дальше. Метеориты падают чуть ли не на голову! Луна настолько близко, что ее можно спокойно потрогать, но мне лень поднимать руку. И я уже нахожусь в каком-то шаманском трансе. Монотонный рев вездехода заполнил все внутречерепное и внутрителесное пространство и звучит как странное пение. Сейчас это уже трудно представить. Сейчас это, как собирать по кусочкам растаявший сон...

Из транса меня выводит легкий подзатыльник, который нанесла мне ветка какого-то дерева. Останавливаемся на ночевку. Выгружаем из вездехода сумки с едой и заносим в зимовье. Зимовье просто шикарное! Места хватает всем (нас восемь человек). Мы растапливаем печку-буржуйку. Я с холода сразу же сунул туда штук десять поленьев, и она мигом раскалилась до красна. В зимовье теперь стало не то, что тепло, а до безобразия жарко. Выслушав от моих спутников несколько не особо злобных замечаний, я, как провинившийся, выпускал горячий воздух, открывая и закрывая дверь, попутно жуя бутерброды и запивая их горячим чаем. Но, когда температура в зимовье стала приемлемой, все попили и поели, наступил "вечный кайф" и полная расслабуха! Мы расстелили матрасы, спальники, одеяла – у кого что, и расположились на ночевку. Я еще несколько раз выходил из зимовья попить чай на воздухе. Светил фонариком в лесную чащу, и мое воображение рисовало мне страшных-престрашных зверей, которые сейчас смотрят на меня из лесу. На ветках уже выступил иней, и под светом фонарика его блики легко можно было принять за глаза лесных монстров...

Воскресенье

Утро

Утром наш громогласный коллега Виктор Алексеевич командует подъем. Когда я открываю глаза, то понимаю, что команда адресована мне лично, потому как все уже встали и теперь пора завтракать. Наши проводники встали еще раньше и успели прогреть вездеход. Я по-быстрому собираюсь, одеваюсь, умываюсь, и вроде даже просыпаюсь. Выхожу из зимовья и при дневном свете осматриваю нашу стоянку. Прикольно вполне! Зимовье, рядом так называемый "лабаз" на высоких ножках. Лабаз – это место, где хранится провиант. Ножки – это чтобы туда не залез медведь и не раздербанил охотничий неприкосновенный запас. Такое безобразие в лесу происходит сплошь и рядом. Охотник приходит в свое зимовье, а там как будто бы сотрудники НКВД проводили обыск. Все перевернуто вверх дном, даже доски на полу выдернуты с места. Кроме медведя, грешить не на кого... Смотрю дальше. Баньку вижу и небольшой гараж – видимо для снегохода. Любопытствую у Халима Галимовича. Так и есть – гараж для снегохода "Буран". Зимовье построил и оборудовал охотник из Ербогачена. Угодья здесь тоже его. Зимовье солидное. На крыше, между прочим, установлена спутниковая антенна. Рация тоже имеется.

В общем, мы завтракаем, прибираем за собой мусор и, со словами "Мир этому дому", трогаемся в путь. Я опять закутываюсь потеплее, ноги укрываю спальным мешком. Едем мы не быстро, потому и долго. Главный режиссер будущего фильма Ольга едет в кабине с водителем. Мы вчетвером в "лодке", а именно: Андрей – звукооператор, Слава – видеооператор, я – не понятно кто, и главный герой будущего фильма, бородатый человек – Виктор Алексеевич. Наши проводники, Виталий Петрович и Данила, сидят на крыше кабины вездехода. В то время как мы даем дуба от собачьего холода, эти двое чувствуют себя вполне прекрасно. Данила смотрит на дорогу, а так же успевает смотреть на гусеницы, не выскочил ли какой палец, соединяющий звенья цепи. Виталий Петрович с угрюмым взглядом всматривается в лес и, приготовив тозовку, в любой момент готов подстрелить какую-нибудь пернатую дичь...

Иногда останавливаемся, чтобы распилить поваленное на дороге дерево. В ход идет бензопила. Она должна всегда быть наготове, и вообще, без нее пришлось бы туговато. Хочется объяснить, по какой дороге мы движемся. Вся тайга в этих местах поделена на большие, многокилометровые зоны. Разделены зоны "профилями". Профиль – это и есть дорога, по которой едет наш вездеход. Каждая зона отмечена на карте. Во-первых, так легко ориентироваться, а во-вторых, то ли геологи, то ли сейсмологи, проводили когда-то давно здесь свои исследования на предмет изучения земной коры. Расстояние между профилями может составлять десятки километров. В общем, объяснил как смог...

Сказочный мир

Природа просто убивает наповал! Лес тут сказочный. Все вокруг напоминает кинопавильон для фильмов про Кащея Бессмертного и Змея Горыныча. В тот момент я нисколько не удивился бы, увидев кого-нибудь из этих созданий, появись они перед нами... Временами падает снег, похожий на раскрошенный пенопласт. Он даже приземляется по особенному – вроде как пружинит и подпрыгивает. Пару раз слетала гусеница, и тогда самоотверженный Данила с гаечным ключом залазил под вездеход и ослабевал там какой-то натяжной механизм, а Халим Галимович и Виталий Петрович, заново скрепив цепь, надевали ее на колеса. Называя Данилу самоотверженным, я имею ввиду то, что на таком холоде даже зажигалкой (хорошо, что я бросил курить) чиркнуть – немыслимый подвиг! Конечно же, мы тоже не мешки с песком, и тоже старались помогать нашим проводникам в решении технических проблем. Я, например, один раз подал Халиму Галимовичу молоток, которым он забивал палец в звено, скрепляя цепь!

Едем, и опять монотонный гул вездехода и пейзаж за бортом подсаживают меня на легкий транс. Несколько километров мертвого леса, заставляют поверить в потусторонний мир. Кажется, что деревья шевелятся и передвигаются... Да и не рождаются сказки на пустом месте. Именно это и есть сфера обитания леших и кикимор. Если Фредди Крюгер – типично городской персонаж, то в этих местах обитают иные герои. Я пытаюсь снимать на камеру. Для этого приходится вставать в полный рост, а так как постоянная тряска не позволяет этого сделать, то снимаю урывками.

Мертвый лес заканчивается, и появляются низкие, бархатистые сосны и ели. Потом начинаются болота. Я замечаю, как, вдоль борозды от вездехода, колышется в разные стороны, под кочками вода. Представляю, если вездеход провалится. Даже если гусеница слетит в этом месте, я на землю не спрыгну!

Несколько раз форсировали речку Кочема. То ли русло у нее такое извилистое, что она нам попадалась несколько раз, то ли еще какие-то речки были у нас на пути. Кочема не глубокая. Вездеход перед ней останавливался, мы с видео-оператором Славой переходили в брод на другой берег, естественно, подняв до конца голенища болотных сапог. C того берега мы и снимали нагло прущий через реку вездеход. Вездеход этот является собственностью Халима Галимовича. Он буквально подобрал его на свалке и, разобрав по частям, собрал заново. Чего-то заменил, чего-то наладил, и эта зверь-машина теперь своим рычанием за километр наводит ужас на лесную братву. Во всяком случае, никто из ее представителей, нам на глаза не попадался. А места здесь зверем богатые...

Аппетит

Днем еще раз останавливались на отдых в зимовье Данилы. Это его угодья. Конечно, Данилина зимуха поскромнее той, в которой мы ночевали, но тоже неплохо. Есть все самое необходимое. Впрочем, там особых изысков и не требуется. Печка, лежанка и крыша над головой. Опять греем воду, пьем чай, греемся сами. Едим!!! Есть мне тут хочется всегда. Ем, и понимаю, что желудок мой почему-то дна не имеет. Все в него проваливается, и никак он не наполнится. Я никогда так жадно не ел. Естественно, я не хватал со стола еду по собачьи и не вырывал изо рта кусок колбасы у соседа. Просто ел и не мог насытиться. То, ли воздух здесь такой, то ли черт его знает почему. Впрочем, не со мной одним происходили такие вещи. От тех, кто сидел от стола далековато, я только и слышал : "Подай колбаски... Подай кусочек хлеба, подай, пожалуйста, сыр..." А когда я подавал кому-нибудь сыр или колбасу, я, несмотря на изобилие еды, переживал что мне не хватит... Вот такой я, настоящий товарищ...

Хлеб

Хочется вспомнить про хлеб. Еще в Ербогачене, уже переправившись через Тунгуску, и сев в вездеход, мы вспомнили, что не втарились хлебом! Благо, далеко отъехать не успели. Виктор Алексеевич, к тому времени уже взяв на себя полномочия предводителя, сразу же начал с усердием искать виноватого в этом недоразумении, а Халим Галимович тем временем очень оперативно свистнул лодку с того берега, и она к нам подплыла. Мы с Андрюхой достали мешки и переправились обратно за хлебом. Бегом, запыхавшись, мы ворвались в тихий, мирный, сельский магазинчик и попросили у продавщицы тридцать буханок хлеба. Она дала нам только двенадцать, и посоветовала обратиться в соседний магазин. Там хлеб пекут и там нам помогут. Когда мы выходили из магазина, полностью опустошив его хлебный запас, нам в дверях встретилась женщина, и уже за спиной мы услышали, как она спросила у продавца булочку хлеба. Было очень смешно!

Медведи

Мы в Данилином зимовье. Это последний долгий привал перед прибытием на стойбище к Сычегерам. Данила уже потом мне расскажет про свое зимовье. Расскажет, что эту территорию он курирует вместе с хозяином тайги. Живет здесь старый медведь, и у них существует внегласное соглашение – не мешать друг другу. Старый медведь пометил территорию зарубками на деревьях. Вернее не зарубками, а заЗубками. Он зубами на высоте своего роста делает отметины на деревьях, демонстрируя свои габариты. В этих же местах объявился и еще один медведь, помоложе. Но роста тоже неслабого! Так как со старым Данила не конфликтует, а молодой себя еще не проявил, Данила не знает, что от него можно ждать. Вполне возможно, что и неприятностей... Хотя со старым тот, молодой, уже конфликтовал. В общем, Данила решил, от греха подальше, молодого завалить. А может, это они вместе со старым решили. Представляю, как сидят в зимовье ночью, пьют из железных кружек чай, и медведь убеждает нашего друга: "Кончать его надо, Данилка, кончать... Cовсем молодняк беспредельничает".

Эвенки-проводники

Данила вообще человек весьма забавный. Отсидел три года в тюрьме, под следствием. Кого-то ножом пырнул. Раньше пас оленей, но потом попал в армию и уже после нее решил на стойбище не жить. Обосновался в Ербогачене. Ходит на охоту, живет месяцами в тайге, а когда приезжает в Ербогачен, сдает добытые в лесу трофеи (соболь и прочее) и неделями пробухивает свой гонорар... Подпив немного, он демонстрирует мне огнестрельную рану на плече. Говорит, это родной дядя в него бабахнул из карабина. Целился, между прочим, в голову. Естественно, все было по пьянке. На другом плече у него глубокий шрам от рысьих когтей. Говорит – рысь бросилась ему на спину, прямо с дерева. Видимо, в этом поединке вряд ли была возможна ничья... В общем, раненый Данила кругом. Пальца указательного тоже нет. Ампутировал он его себе сам. Видимо, поранил сначала и не обработал как следует рану. Прямо в лесу и отрезал, чтобы заражения не пошло. Даниле тридцать шесть лет, семьи и детей у него нет.

Другой наш спутник, Виталий Петрович, человек посолиднее. Тоже эвенк, но коренной, Ербогаченский. Был военным сначала, потом работал старшим пожарным инспектором, а сейчас на пенсии. Жена его – заведующая местной поликлиникой. Виталий Петрович тоже охотник, и тоже имеет свои угодья. Впрочем, кто в Ербогачене не охотник...

Уединение

Плотненько закусив, я выхожу из Данилиного зимовья. Хочется еще раз оглядеться по сторонам. Лес, вместе с пасмурной погодой, нагоняют на меня странное волнение. Я представляю себя здесь в полном одиночестве. Пусть даже у меня все есть. Ружье, боеприпасы, спички... Вот я сижу у печки или лежу на медвежьей шкуре. Ночь. Какие мысли в голове? Я не сравниваю свой ум с умом, например, Данилы, но в моем мозгу информации гораздо больше. Пусть и частью своей бесполезной. Я вырос в совсем иной среде, я с детства смотрю телевизор. Я читаю книги, общаюсь с самыми разными людьми и впитано мною в себя столько разного отстоя и хлама, что расслабить ум и перестать анализировать не получается. Я закрываю глаза и вижу сумасшедший коллаж из физиономий политиков, звезд эстрады, коллег по работе, друзей и знакомых. Хоть я и склонен по своей натуре к уединению, но уединению такому, когда в запасе всегда есть возможность выйти на улицу или кому-то позвонить. Я и раньше представлял себя в таких условиях, но вот сейчас, когда эта угрюмая тишина начинает подсаживать меня на измену, я отступаюсь и сдаюсь. Где там мои товарищи?! Где мой друг Андрюха, где Слава?!

Видеооператор Слава, между прочим, закончил ВГИК и имеет в Иркутске неплохую студию. Они периодически снимают документальные фильмы типа нашего. На самом деле у Славы уже работа кипит. Дорога на стойбище это тоже часть фильма. Когда все начинают потихоньку появляться из зимовья и собираться в путь, мне приходит в голову мысль на дорожку облегчить мочевой пузырь, и я замечаю чуть правее зимовья построенный Данилой туалет. Естественно, без букв М/Ж, но строение очень интересное. Собранный из березовых веток, он напоминает пляжную кабинку для переодевания. Итак, это была последняя продолжительная остановка перед нашей конечной целью.

Понедельник

Он бежал, и сильные рога
Задевали тучи-облака.
И казалось, будто бы над ним
Становилось небо голубым...

Ориентация

Опять мы трясемся в вездеходе, глохнем от его рычания, мерзнем на ветру. Я начинаю петь во все горло песни. Меня все равно никто не слышит. Мы едем уже второй день, и ехать осталось еще часов пять. Я поражаюсь, как они тут могут ориентироваться? Вокруг лес, а впереди дорога. Ни одного указателя или какого другого ориентира. Виктор Алексеевич на мой вопрос пытается ответить по-научному, мол, охотники ориентируются по звездам.

– Видишь, созвездие Рыб, а чуть левее Кассиопея?

Я смотрю на небо и с умным видом киваю головой...

– Вот сейчас мы движемся прямо по звездному пути на север, раньше люди только так и ориентировались...

Я, конечно же, не разглядел ни Кассиопею, ни Полярную звезду. Звезд на небе сейчас так много, что, если в них ничего не понимаешь, то лучше и не пытаться. А ориентируются на самом деле они так хорошо потому, что знают тут каждый куст и каждую травинку. Потому что изъездили и исходили эти земли вдоль и поперек по сотне раз. У них чутье на все стороны света. Точно, как у перелетных птиц, у которых навигационные приборы встроены в нервную систему. Так что насчет звезд я сомневаюсь... Едем, и все время приходится уворачиваться от веток. Они пружинят и иногда могут попасть по голове. Это если ты высоко сидишь, а если ты сидишь низко, то – ничего, но зато неудобно смотреть по сторонам. В общем, приходится иногда схлопотать.

Оставленные стоянки

И вот мы замечаем первые следы пребывания человека. До этого только редкие зимухи свидетельствовали о том, что здесь возможен человечий дух, но сейчас совсем другое. Мы видим остов брошенного ЧУМА. Он движется в противоход нашему курсу. Это похоже на аттракцион в Дисней Лэнде, когда тебя везут на тележке по темному тоннелю, и ты видишь, подсвеченные специальными огнями, сцены из жизни американских индейцев.

Этот чум настоящий. Никакой бутафории. Здесь была стоянка оленеводов. Вот и вереница старых ограждений для пастбища, и еще я вижу один скелет от чума. Метра три с половиной высотой, тонкие жерди расставлены по кругу и собраны вверху. Чум это или вигвам, но у меня подступает к горлу ком. В голове не умещается, что это происходит на территории Иркутской области! Мы летели два с половиной часа до Ербогачена, теперь едем вторые сутки по северным лесам, и мы все еще дома!.. Европу за полтора суток на автомобиле можно проехать всю целиком.

Вижу на дереве оленьи рога. Данила поясняет, что это не оленьи, а сохатого. Он их сбросил. Зачем он их сбросил – я не уточнил. Останавливаемся, чтобы подбить гусеницы. Пока проводники крутятся вокруг вездехода, мы разминаем затекшие конечности и глазеем по сторонам. Уже чуть-чуть начало смеркаться, и лес становится все дремучее. Красота сейчас абалденная. Деревья в бархате, и всё, как на картинке. На десять метров вглубь уже непроходимая чаща.

Воинственные дикари?

Халим Галимович объявляет, что осталось ехать меньше часа. Меня начинает распирать от волнения. Мы пробираемся к таинственному племени... А вдруг они воинственные дикари, а вдруг у них в почете каннибализм, а вдруг у них не идет охота и им надо срочно принести в жертву человеческую печень, а тут мы – тут как тут?!.. Я начинаю пристальнее приглядываться к нашим проводникам – особенно к Даниле. Он, как бы точнее выразиться, самый из них непосредственный. У него даже вещей с собой никаких нет. Если по поводу Халима Галимовича вопросов точно нет, а Виталий Петрович бывший военный, а впоследствии пожарный инспектор, то...

Я понимаю, что начинаю немножко гнать, и пытаюсь расслабиться. Из этого состояния меня выводит Данилина зажигалка. Он прикуривает сигарету, и зажигалка в его руках, как символ чего-то далекого и в то же время близкого, выводит меня из приступа этой паранойи. Обыкновенная зажигалка, почти как в фильме "Изгой", когда для Тома Хенкса волейбольный мячик стал самым близким другом, и он даже называл его по имени. Конечно, я круто сравнил, но что-то в этом, есть...

На самом деле, все гораздо проще. Я никогда не был здесь. Надо мной не висело это небо и не светило на меня это солнце. Кто думает, что небо везде одинаковое, тот ошибается. В городах – может быть, но не здесь. Здесь с непривычки ты просто купаешься в адреналине. Мало того, что сама езда на вездеходе по рекам, оврагам и болотам тебя вставляет как надо, так еще природа, лес и это небо, и этот воздух. Ты с ним знакомишься, хочешь ему понравиться, и, чтобы контакт был взаимным, ты вдыхаешь его полной грудью, смотришь во все глаза. Принимаешь это как угощение, и выражаешь благодарность и восхищение. В общем, без лирики как-то не получается...

Приехали

Едем. Андрюха тоже стучит зубами. То ли хип-хоп, то ли Фанк у него получается. Он, на мой взгляд, сидит в самом неудобном положении. На металлическом ящике, хоть и подстелил под задницу туристический коврик, все равно, в сравнении с нами, ему неудобнее всех. Мы втроем – я, Виктор Алексеевич и Слава, сидим на деревянной лавке, наши ноги укрыты теплым спальным мешком. Спасает от холода это мало, но лучше ничего не придумаешь.

И вот очередная остановочка... Я подумал cначала, что опять палец на гусенице выскочил. Поднимаю голову и понимаю, что мы приехали. Cовсем свежая изгородь на нашем пути. Она расходится направо и налево, уходя далеко в лес. Данила спрыгивает, снимает жерди с изгороди, освобождая нам дорогу, машина проезжает, Данила устанавливает жерди на место. Мы действительно приехали. Я сканирую все вокруг. Мои спутники наверняка тоже сосредоточены. Мы едем еще метров пятьдесят и останавливаемся.

Первые кадры

Когда двигатель вездехода замолчал окончательно, мы услышали лай собак. Халим Галимович объявил официально, что мы приехали. Тут начался небольшой кипеш. Наше прибытие надо было снимать, а так как все еще находились в состоянии легкого балдежа, то четкого плана действий ни у кого не было. Впрочем, он был и не нужен. Что было нужно в данный момент, так это непосредственность и раскрепощенность. Слава и Андрей распаковывают аппаратуру.

Вот мы вылезаем из вездехода... Виктор Алексеевич, как главный герой фильма, идет впереди всех. За ним видеооператор и звукарь. Мы с Ольгой идем следом. Я тоже достал свою камеру. Снимаю. И, вот они – местные!!! Два человека. Один помоложе, другой постарше. Эвенки. На заднем плане чум, вокруг чума небольшая изгородь. Внутри этой изгороди, видимо, все их хозяйство. По периметру изгороди привязаны собаки. Лают они хором. Виктор Алексеевич, как военный комиссар, по-деловому жестикулируя, объясняет оленеводам цель своего визита. Слово в слово я, конечно, не воспроизведу, но смысл тот же.

– Мы приехали к Вам, чтобы познакомиться с Вашим укладом жизни, посмотреть, как Вы тут живете, узнать о Ваших проблемах и т. д.

Слава с видеокамерой и Андрей со звукозаписывающей аппаратурой фиксируют эту встречу со всех ракурсов. Ходят кругами, и нам с Ольгой приходится тоже ходить за ними кругами, чтобы не попасть в фокус Славиной камеры... Я пытаюсь разглядеть как следует лица эвенков. Мне все это безумно интересно. Чуть вдалеке стоят наши провожатые и тоже пытаются не попасть в фокус камеры – видимо, их Ольга предупредила. По-моему, диалог происходит несколько натянуто, или мне это только кажется. Или может, потому что сами эвенки люди немногословные, но в основном говорит только Виктор Алексеевич. Его слышно больше всех.

Знакомство

Потом поступает предложение поговорить с самым старшим представителем "племени", и через некоторое время из чума появляется маленький сгорбленный старичек. Дедушке этому на вид лет восемьдесят. Я услышал, как он представился Лазарем Петровичем. Теперь уже наш парламентер Виктор Алексеевич общается с ним. Они вдвоем присаживаются у костра, весь остальной народ толпится вокруг. Я разглядываю Лазаря Петровича пристально и прихожу в восторг. Он полностью соответствует моему представлению и образу старого оленевода. Голос у него тихий и невнятный, но я разбираю некоторые слова. Лазарь Петрович жалуется, что дети его умирают, и поскорее бы уже самому...

Вот, на днях сына похоронил, а еще чуть раньше дочь умерла. Какая же это жизнь, когда детей, одного за одним, хоронить приходится. Говорит, что никто к ним сюда не приезжает, никто и ничем не помогает. Виктор Алексеевич задает вопросы о социальной помощи, мол, администрация иркутской области выделяет деньги на поддержание жизни малых народов.

– Доходит ли помощь до Вас?

– Нет, ничего до нас не доходит. Прилетали тут недавно на вертолете, интересовались, обещали – это, другое, пятое, десятое... Рацию обещали, лекарства, еще что-то... Улетели, и всё на этом.

Виктор Алексеевич вещает, что разработана целая программа по поддержанию жизни коренных народностей Сибири, и он, как президент "Ассоциации малых народов", именно с этой целью сюда и приехал, чтобы снять фильм и показать его тем, кто распоряжается и распределяет эти средства. А может и вообще кто-то прикарманивает себе эти деньги, значит, надо разобраться и восстановить справедливость. Звучит это все очень внушительно и благородно, однако я обращаю внимание на молодого парня с лицом ацтека. Он стоит рядом со мной, и говорит то ли мне, то ли себе самому: "Нахрен мы тут никому не нужны. Переливают только из пустого в порожнее, и больше ничего". Я пока не задаю никаких вопросов. Еще слишком скованно себя чувствую. Для меня они сейчас, клянусь, как инопланетяне. Я в основном не столько слушаю, о чем идет разговор, сколько смотрю по сторонам.

Мы находимся на территории стойбища оленеводов. Стойбище это пренадлежит семейству Сочегер. Они тут все родственники. Лазарь Петрович – глава этого рода. Ему семьдесят восемь лет. На охоту он уже давно не ходит (это я понимаю из их с В. А. разговора). Болят ноги, глаза не видят, сил тоже нет. Чум покрыт брезентом, внутрь его пока не заходим. А мне не терпится... Оленей пока тоже не вижу. Фраза "ах, вот ты какой – северный олень" у меня наготове.

Контакт

Между тем стемнело окончательно. Наш предводитель Виктор Алексеевич и дедушка Лазарь Петрович, ведут диалог. Вернее, Лазарь Петрович слушает пламенную речь нашего командира о светлом будущем, и, как мне кажется, уже слегка клюет носом. Мы потихоньку рассасываемся по стойбищу и начинаем пробовать вступать в контакт с обитателями этого края. Первый, c кем я заговорил, это Евгений. Вернее, он сам подошел ко мне и спросил имя. Я представился. Он представился тоже и протянул руку. Тут же подошел второй – постарше. Зовут Иван. Ивану сорок пять лет. Он сын Лазаря Петровича. Евгений, племянник Ивана, и ему тридцать два. Так мы и познакомились. Это единственные мужики – добытчики на стойбище. На них все держитcя. Работа в лесу, охота, пропитание и безопасность. Есть еще один, но он сейчас в Ербогачене, и, вроде как, подженился там и слегка забухал. Назвали они его – Томсон. То ли имя это, то ли фамилия, я так и не понял. Томсон, да Томсон... Как-то потихоньку напряжение и волнение спало, и нас уже приглашают ужинать.

Мы – тоже не с пустыми руками – проходим в чум! Я – человек не маленький, и даже на просторе умудряюсь иногда что-то уронить или зацепить. В чуме мне приходится сложиться вдвое. Эвенки смотрят на меня с интересом... На полу оленьи шкуры, посредине буржуйка с дымоходом. Горит керосиновая лампа. Все усаживаются в круг. Странно, но на столе нет спиртного. Я лично не занимался закупкой продовольствия, но, по логике вещей, спиртное очень актуально в данном случае. Оказывается, Ольга не может найти сумку с водкой. Есть подозрение, что мы ее потеряли в аэропорту. Это не удивительно. Вещей было так много, что могли и потерять. Больше всех слышно Виктора Алексеевича. Он задает вопросы, делится своими соображениями. У него настоящий поток сознания. Вообще, не в обиду, конечно, будет сказано, но Виктор Алексеевич умудрялся на протяжении всей нашей поездки быть центром внимания. Это ему удавалось даже во сне. Только закрыв глаза, он начинал громко храпеть, да так, что у меня возникало желание уйти спать в вездеход, но холод не пускал, и приходилось приспосабливаться. Утром же я просыпался от его голоса, и создавалось ощущение, что этот человек не замолкает ни на секунду.

Иногда к разговору подключается Халим Галимович. Он человек тоже не простой. В курсе всех таежных дел и семью Сочегеров знает очень хорошо. Лазаря Петровича не слышно. Он сидит на своем постоянном месте и, как мне кажется, вся эта шумная компания его угнетает. Да и не до этих разборок сейчас ему... Он, на полном серьезе, уже одной ногой в ином мире, и мысли его сейчас не здесь. Это я понял позже, по его поведению и когда несколько раз с ним беседовал. Он в ясном уме и твердой памяти, просто ему пора, и он это знает...

Вообще, Лазарь Петрович милый старичок. Маленький, кривоногий – похож на Дерсу Узала. С палочкой, наподобие посоха. И, по-моему, очень добрый. Я его расспрашивал о его жизни, конечно, не особо навязчиво, и он охотно со мной разговаривал. Вопросы мои, правда, были иногда глупыми, но он снисходительно на них отвечал. Я у него спросил – много ли он убил медведей за свою жизнь? Это, примерно так же, если бы у меня спросили – сколько я комаров прихлопнул. Я не преувеличиваю. Ружье свое он уже давно не берет в руки, хотя лет пять назад еще ходил на промысел. Я смотрел фотографии тридцатилетней давности, на них Лазарь Петрович выглядит очень живописно. В оленьей тужурке, на плече карабин, стоит рядом с чумом. Фотографию эту сделали геологи. Сидим, общаемся, привыкаем друг к другу. Они к нам – мы к ним. По углам чума сложены разные вещи. Кухонные принадлежности, какие-то журналы, продукты и еще что-то. Конечно же, чум внутри круглый, и углов у него быть не может, но не скажешь же – "по периметру".

Все идет отлично, и постепенно, вместе с горячим чаем и горячей едой, на сердце устанавливается хорошая погода, без осадков и порывистого ветра. Нас набился полный чум, но кто-то выходит покурить, потом еще кто-то выходит подышать, и я уже могу расположиться более удобно. Ноги затекли, и появилась возможность их выпрямить. Очень непривычное жилище, одним словом...

Женщины

Женская часть этого семейства присутствует в полном составе. Всего четыре женщины: Елена, Фая, Зина и Мария. Елена – это супервайзер, если конечно понимать дословное значение этого слова... Она смотрит за всем хозяйством и всеми руководит. На ней держится весь уклад. Подгоняет мужиков, если они начинают расслабляться, дает распоряжения, вносит коррективы, планирует бюджет и распределяет средства. А если надо, то и из ружья стрельнет... Может быть, я и преувеличил ее полномочия, но впечатление создалось именно такое. Елена, Фая и Мария – это родные сестры, дочери Лазаря Петровича. Старшая Мария, но я ее как-то не понял. Может быть, потому что она в другом чуме жила (чумов два), и на глаза практически не попадалась. Фая – флегматичная и молчаливая женщина. Она, конечно, тоже суетится по хозяйству, но в основном заметнее всех Елена.

Есть еще Зина. Это молоденькая девочка, лет двадцати, с серой шалью на голове и с большими глазами. Она племянница трех сестер, и племянница Ивана, а вот кто ее родители, я не выяснил... Зина тоже по большей части молчит. Нас разглядывает внимательно и с любопытством. Она носит флисовую толстовку с логотипом американского баскетбольного клуба и красит губы... Итого, всех перечисленных обитателей этих пределов – cемь человек. Лазарь Петрович – отец и глава семейства, Елена, Фая, Мария, Иван – дети его. Евгений и Зина – внуки, но не дети его детей. Живут на два чума. Второй чум стоит чуть подальше, но является точной копией "нашего". И ограда вокруг него, и собаки, и все, что в ограде – все, словно по шаблону. Собственно, так оно и есть. Это временная стоянка, и тут не требуются иные дизайнерские решения.

Олени

Мы еще немного посидели в чуме, потом пошли к костру, и я увидел первого оленя! Потом уже, когда они целыми днями тусовались у нас под носом и чуть ли не спрашивали закурить, мое восприятие несколько притупилось... Но сейчас я был в легком ауте. Я их никогда раньше не видел. Только на картинках и в мультиках. А вот сейчас он стоит в трех метрах от меня и слегка похрюкивает. Конечно же, не как свинья, но звук чем-то похож на нее... Рога его ветвисты и осанка горделива. На шее висит колокольчик, смастеренный из пивной банки... Я встаю из-за костра и с замиранием сердца подхожу к этому Божьему творению. Он тоже проявляет интерес, но его интерес чисто потребительский. Он мордой тянется к моей руке в поисках чего-то вкусного. Потом я выяснил, что они тащатся от соли, это самый верный способ, привлечь их внимание.


Особенности оленеводства

Может, я кому-то испорчу аппетит, но наутро, когда я пошел по малой нужде, несколько оленей меня заприметили, и уже когда я начал писать, принялись с жадностью, толкая друг друга, пить продукт моей жизнедеятельности. Некоторые даже умудрялись ловить струю на лету, а другие подставляли рот... Я был в замешательстве, и c трудом, уворачиваясь и меняя позицию, довел дело до конца. Мне казалось, что я делаю что-то плохое и, если эвенки заметят это, то мне будет неудобно...

Потом Андрей, не сдерживая смех, рассказал мне про свой утренний туалет, и что с ним приключилось то же самое, а позже мы узнали, что это в порядке вещей. Олени очень любят соль, и находят ее где угодно. Оленеводы даже устанавливают между двух деревьев поперечину, выдалбливают в ней по всей длине желоб и писают туда. Олени приходят на стойбище и лижут, а кто первый, тот даже успевает испить это лакомстово... Вот такие особенности оленеводства. Хоть и кажется это не эстетичным, зато в тех условиях жизни это практично и, в общем даже, органично. Впоследствии меня это уже не смешило.

Чум на восьмерых

Мы проводим первую ночь на стойбище. Ночуем в чуме. Конечно же, здесь тесно и неудобно. Во-первых, нас целая орава – Я, Ольга, В. А, Слава, Андрей – пять человек. С нами в чуме остались Лазарь Петрович, Елена и Зина. Все мы размещаемся впритык и надежда только на мгновенный сон, чтобы вырубиться и не осознавать эти тяготы. Остальные люди, включая наших проводников, спят в другом чуме, но их не меньше.

Потушена керосинка, все пожелали друг – другу приятных снов. Наступает тишина, и, вроде, даже Виктор Алексеевич закончил свой непрерывный спич. Его голоса не слышно, и я могу собраться с мыслями перед сном, и вроде, вот он – сон... Я с трудом нахожу самое удобное положение, закрываю глаза, и тут Виктор Алексеевич опять дает о себе знать. Его молчание оказалось, всего лишь, короткой передышкой перед железным нокаутом. Он начинает громко храпеть, мой сон в ужасе покидает мое тело и, хлопая занавеской чума, убегает в лес. В этой ситуации мне более всего жалко наших эвенков, и особенно, Лазаря Петровича. Лежит, наверное, сейчас, и проклинает того шайтана, который принес этих кинематографистов. Мало того, что чум оккупировали, так еще заснуть не дают.

Еще раз хочу заметить, что ничего негативного я к Виктору Алексеевичу не испытываю, просто волны воспоминаний и впечатлений накатывают сейчас, и каждый миг кажется существенным и интересным. И, если быть честным на сто процентов, то я знаю, что, когда сильно хочется спать, то мне не помешает ни один Виктор Алексеевич. Даже десять Викторов Алексеевичей будут храпеть хором – я непременно усну. Видимо, организм мой был взвинчен и напряжен до предела, и впечатления, вспыхивающие в мозгу цветными картинками, не давали уснуть. Я все же засыпаю, а утром, разбуженный голосом все того же Виктора Алексеевича, встаю и выхожу на улицу. Там холодно, пасмурно. Мутное и невнятное солнце только создает видимость светлого дня. На самом деле по ощущениям кажется, что все еще ночь...

Вторник

Незапланированный выходной

По планам сегодня должны начаться съемки жизненного уклада, но Ольга допустила маленькую неосторожность. Она с утра все же отыскала сумку с горючим и тут же выдала Ивану две бутылки водки наличными. Ребята не стали ждать вечера (всем известно, что водка к вечеру может испортиться), и приступили с утра... Они ушли в соседний чум, видеооператор Слава тоже к ним присоединился, и устроили посиделки.

По идее, они собирались идти в лес и смотреть, в каком состоянии изгородь. Где надо – наладить, где надо – расширить. Изгородь проходит по границам пастбища, и за ней нужно всегда приглядывать. Дерево может упасть и сломать ее, зверь какой-нибудь раскурочить может. Медведь, например... Изгородь держит домашних оленей в пределах пастбища и не позволяет диким оленям заходить на эту территорию. Это и есть часть ежедневной работы оленеводов. С этого и хотели начать, но, благодаря непонятной Ольгиной логике, этот день стал для всех выходным.

Мы слонялись по стойбищу, разглядывали оленей, кормили их с руки солью. Оленей пришло утром много. Быки, матки, молодежь... C рогами и без рогов, белые и серые, крупные и не очень... Я снимал на свою камеру всю эту прелесть. Постепенно в воздухе теплело и на душе тоже, устанавливалась плюсовая температура. Собачки на нас уже так остервенело не лаяли, только если мы к ним подходили слишком близко... Очень насмешил нас один песик. Ему, не знаю для чего, связали пасть кожаным ремешком, так он все равно лаял, и лай этот звучал, как приглушенный ватным одеялом визг. Андрей, если я не ошибаюсь, достал свой цифровой "MARANTZ" и записал вопли этой псины.

Время от времени заходили в чум пить чай. Садились кругом и под беспрерывные монологи Виктора Алексеевича угощались олениной, сохатиной и оленьим молоком. Очень всем понравилась печень сохатого в сыром виде. C перцем и солью!

Виктор Алексеевич

Виктор Алексеевич, вообще-то, человек интересный. Очень колоритная внешность и фактурный тембр голоса сразу привлекают внимание. Большая, седая борода – внушает доверие и уважение. Он таежник, охотовед и еще кто-то там. Он очень хорошо знает этот край, и, как биолога и землеведа, его интересно слушать. Он много рассказывает о природе, о тайге, об истории этого края, о людях этого края. Обладает он и этнографическими знаниями. Какие народности заселяли эти места, какие племена – эвенки, тунгусы пр. Кто кого вытеснил, и кто где ассимилировал. Эволюция на всех уровнях жизни – это его тема. Ученый муж, интересный человек, одним словом. Но иногда, увлекшись своим повествованием, он начинает говорить уже не о том, что тебе интересно, а о том, что интересно ему. А ему, в первую очередь, интересен он сам. Возможно, в городских условиях, когда нет такой плотности общения, и соседство с человеком, который забирает на себя много внимания, всегда можно ограничить, то здесь все чувствуется острее. Тем более что я сам не подарок и тоже иногда бываю зациклен на себе. Это проблема любого коллектива, и можно было бы ее не обсуждать, но я прошелся по особенностям Виктора Алексеевича и, чтобы быть правильно понятым и не испортить впечатления об этом человеке, нашел такое вот объяснение. А вообще, без него было бы не так интересно. Я в этом уверен.

Местный уклад жизни

День проходит в осмотре местности и привыкании к ней. Плановых съемок сегодня не состоялось, зато отдых и расслабуха для всех. Елена, правда, своих обязанностей не забывает. Она варит еду, моет посуду. Фая и Зина ассистируют. Лазарь Петрович молча сидит в своем уголке, на оленьих шкурах и подушках. Иногда ему приходится выходить в туалет и создается впечатление, что это единственная причина, по которой он покидает чум. Иван, Евгений, Данила, Виталий Петрович и наш Слава, в дальнем чуме. После выпитых двух бутылок травят охотничьи байки. Халим Галимович тоже там, но он не пьет. Я заходил к ним пару-тройку раз и всегда натыкался на чей-то интересный рассказ.

Вездеход стоит неподалеку, на пригорке. На сто восемьдесят километров вокруг – ни одной живой души... Мы c Андреем и Ольгой изучаем, как можем, местный уклад жизни. Cмотрим внимательно, как Елена превращает оленье молоко в сметану, как варится на огне мясо сохатого. Cидим у огня, фотаем оленей, и рассуждаем о резких контрастах между тем, откуда мы приехали и тем, где мы находимся сейчас.

Ушедшие

Метрах в десяти от чума я замечаю непонятную конструкцию. Издалека трудно понять, что это. Только вблизи я разглядел свежую могилу. Она представляет из себя деревянную конструкцию из самоструганного бруса, в виде прямоугольника, размером, примерно – 3 х 1,5. На нем, сверху – не большой памятник c фотоовалом... Пара венков по бокам. На фото изображен совсем не старый человек – Сычегер Петр Лазаревич. Даты жизни 1957 – 2006. Похоронен в сентябре. Если судить по дате, то это было за две недели до нашего приезда! Я тут же вспомнил, как при нашей первой встрече, Лазарь Петрович сокрушался по поводу недавней смерти сына. Cына звали Петр Лазаревич, и скончался он по непонятным причинам. Как потом рассказал Евгений, Петр пошел в лес, проверять изгородь, и не вернулся. Через некоторое время его пошли искать и нашли только по прошествии недели. Отчего он умер, я так и не понял. Елена говорит, что давление у него было сильное...

Рядом с могилой стоят эвенкийские сани, в которые запрягают оленей, а чуть подальше, на дереве, висит оленья голова и седло. По их поверьям, эвенк после смерти на оленях отправляется к своим умершим родственникам. Эвенки свои захоронения специально не афишируют, и к этой теме праздного любопытства лучше не проявлять.

Среда

Таёжные пастбища

Со мной Лесной Олень, по моему хотению!
И мчит меня Олень в свою страну оленью.
Где сосны рвутся в небо,
Где быль живет и небыль,
Умчит меня туда Лесной Олень...

На следующий день мы пошли в лес. Евгений предложил прогуляться с ним, и мы мигом подорвались. Ему надо осмотреть и поправить изгородь, а заодно и мы разомнемся и поснимаем оленей прямо в лесу. Там они проводят все сознательное время – спариваются, едят ягель, бодаются между собой и опять спариваются. Вообще, глагол "спариваются" для таких животных, как олени, по-моему, не подходит. Спариваться могут ослики и пингвины, а такие гордые существа, как олени, делают что-то другое. Мы идем по лесу. Евгений, с "тозовкой" и топором впереди, мы – за ним. Поправляем на ходу изгородь. Он рассказывает о своей жизни.

Оленевод

Евгений родился в семье оленеводов. Мать родила его прямо в санях – зимой. С детства приучен к лесной жизни, к лесному труду. С детства строит изгороди, охотится в тайге, пасет оленей. Был женат, но жена не захотела жить на стойбище, и они расстались. Теперь он без семьи, но надеется найти подходящую девушку и продолжить род. Для него это очень серьезно. Евгений производит впечатление серьезного и вдумчивого человека. Когда мы идем по лесу, он обращает наше внимание на разные вещи. Показывает распадок, из которого можно брать воду, показывает оленьи тропы, объясняет, как легче ориентироваться в лесу. Он, как опытный экскурсовод, ведет нас по тайге.

Cреди этих людей я не заметил ни одного человека, который хоть на грамм соответствовал бы устоявшемуся образу чукчи-оленевода, про которого в нашем продвинутом обществе любят рассказывать анекдоты. Абсолютно разумные и вменяемые люди – они, конечно, не пользуются смартфонами и жидкокристаллическими мониторами, но, попади тот же Евгений в наши условия, я уверен – он очень быстро бы адаптировался и смог бы дать фору любому чайнику, который с самого детства приучен ко всем атрибутам цивилизации.

Ягель

В лес мы углубились уже прилично – километра три. Лес в нарядном осеннем прикиде, и это, должно быть очень красиво, но для полного счастья не хватает солнца. Однако солнце, как это обычно бывает на севере, уехало на совещание и сегодня уже не появится. Идти неудобно – сплошные кочки и бугры. Где-то тут должна быть стая оленей, и я держу камеру наготове... Под ногами ковровое покрытие из ягеля. Цвета он – бледносалатового, и как-будто чуть-чуть фосфора добавлено. Наощупь напоминает губку. Это единственная пища оленей. Если вдуматься, то к нему все и привязано. Он есть причина и основной фактор, определяющий жизнь стойбища и смысл этой жизни. Там где ягель, там и олени, а где олени – там и люди. Где люди – там и уклад жизни. Олени съедают ягель и уходят на другие места, а люди идут за ними и ставят новые стойбища, строят новые изгороди, возводят чумы, хоронят своих близких, рожают и воспитывают детей.

Правда, в семье Сычегеров, в основном, хоронят. У Лазаря Петровича было тринадцать детей, но, осталось только четверо. Иван, Елена, Мария, да забухавший в Ербогачене Томсон (скорее всего, это имя). Старшей, Марии, пятьдесят. Детей ни у кого из них нет.

Олений молодняк

Вот и олени. Мне хочется поснимать их в лесу. Евгений показывает нам небольшую стаю. Они лежат на земле и смотрят, как мы приближаемся. Евгений предупреждает, что среди них может оказаться буйный самец, который при встрече с незнакомцем может ударить копытом. Мы берем это на заметку и продвигаемся осторожнее. Олени проявляют к нам живой интерес и идут на встречу. Я высматриваю буйного, но они все на одно лицо, и это вводит в растерянность. Евгений успокаивает и говорит, что буйного сейчас здесь нет, и эта молодежь нам неопасна. Олени вообще неопасны. Они как коровы, но в период гона самцы бывают агрессивны. Сейчас у них именно такой период. Олени нас окружают и клянчат соль, или хотя бы пописать на землю... Мы их гладим, рассматриваем, снимаем на камеру и фотографируем. Угостить нечем. Я протягиваю одной самке кусок хлеба, но она отворачивает морду...


Волки

Иногда оленьи пастбища посещают волки. Задирают по нескольку штук. Это настоящее бедствие. Волк – это зверь, с которым у эвенка особые счеты. Никаких компромиссов быть не может. Волк всегда приговорен к смерти. Это как крыса, на которую всегда настроен капкан. Раньше, при коммунизме, оленеводам оказывали специальную помощь, и волков отстреливали с вертолетов целыми стаями. Сейчас, когда денег на горючее никто просто так не даст, это мероприятие пришлось свернуть. Теперь люди борются сами, как могут. При разговоре о волках мне становится тоскливо, и я невольно озираюсь по сторонам...

Энергия леса

Мы ходим уже часа три-четыре. Местами поправляем изгородь, кое-где ставим новую. У Евгения все движения отточены, и топор его тоже отточен. Работать таким инструментом – одно удовольствие. Но уже смеркается и пора возвращаться. Я старался примерно отследить наш маршрут и рассчитывал, что мы выйдем к стойбищу спереди, но мы, что и не удивительно, вышли из лесу с совершенно другой стороны. Маршрут наш был хоть и не последней категории сложности, но спина в мыле. Зато в ногах появилась упругость, и я усталости не чувствовал. Хотелось пройти еще столько же. Дыхалка, не скрою, подводила, но сил физических было достаточно. Я сам себе объяснял это тем, что воздух тут не разбавлен выхлопными газами и питаемся мы тут диким мясом. Оно дает много энергии и прибавляет сил. Лес чудный. В некоторых местах мне опять воображение рисовало всякую небывальщину. Глядя на эту чащу, я уже почти заметил, в глубине ее, избушку бабы Яги. Натура, точь в точь, как в фильме-сказке Михаила Ромма. Да, еще олени тут же... Я только успеваю щелкать фотоаппаратом и снимать...

Собаки учуяли наше приближение, и особенно выделяется та, что со связанной мордой. Лает громче всех. Нам весело и приятно.

Письмо Тишанину

В чуме много народу. Собрались все. Виктор Алексеевич проводит собрание по поводу создания общины, за которой государство должно закрепить эти земли. Это сделать необходимо, и Виктор Алексеевич (он подкован и юридически тоже) держит речь. В отблесках неяркого света керосиновой лампы и под мягкий треск горящих поленьев проходит этот совет. Виктор Алексеевич объясняет, какие могут быть проблемы, если этого не сделать – не зарегистрировать общину. Например, придут завтра сюда нефтяники или еще какие изыскатели полезных ископаемых... Земля ничья – значит наша! Поэтому сейчас надо ее оформить, как полагается, и тогда никто не сможет здесь без спросу устанавливать свои порядки и наносить природе непоправимый ущерб. Вот, приблизительно, такая тема.

Я сейчас сравниваю Виктора Алексеевича с белым магом – Гендальфом. Точно так же Гендальф объяснял хоббитам о надвигающейся угрозе со стороны Мордора. А если серьезно, то что-то в этом есть. Живут люди в лесу, пасут оленей, пользуются щедрыми дарами природы, ведут свой уклад жизни, а тут приходит какая-нибудь газодобывающая компания, и весь этот рай превращается в пепел. Они, конечно, компенсируют ущерб, но, как рассказывала Ольга, один умный чиновник из "ЮКОСА" во время споров о трубе рядом с Байкалом, оценил шесть тонн брусники в пятьдесят рублей...

Собрание проходит с перекурами у костра. Тема насчет общины тоже часть нашей миссии в этом путешествии. Я, хоть и не посвящен во все детали, но мне тоже интересно и я пытаюсь вникать. Потом они составляют коллективное письмо на имя губернатора Тишанина. Виктор Алексеевич диктует, Елена записывает. Она прикрепила на голову фонарик и аккуратным почерком выводит послание. В нем выражается недовольство и сожаление по поводу полного игнорирования их сущевствования со стороны властей. Все подробности письма я не воспроизведу, но смысл примерно этот. Ставят коллективные подписи, и мне тоже хочется подписаться под этим документом, но я, к сожалению не член оленеводческой общины, и мне остается только сочувствовать и быть солидарным.

Конечно, все это романтично и благородно, но я уверен – против лома нет приема. Никто местных слушать не будет, и никакая община не остановит эту саранчу. Нефть и газ важнее и прибыльнее разведения оленей. Для государства это единственный серьезный источник заработка, благодаря которому можно бить себя в грудь и докладывать о новых победах и достижениях на международной арене. Дай Бог, чтобы в этих землях никогда не обнаружили ни нефть, ни газ. Я хочу, чтобы Сычегеры продолжали и развивали свой род. Чтобы они сохранили свой уклад жизни и чтобы здесь всегда в изобилии рос самый вкусный олений деликатес – ягель.

Собирательство

Мы продолжаем впитывать чистый воздух севера в свои испорченные легкие. Голова уже не кружится, но дух по-прежнему захватывает. Cлава, Ольга и Андрей снимают свой фильм. Я хожу без дела и не понимаю, для чего я здесь нужен. Как у ассистента оператора, работы у меня нет. Пару раз подал Славе штатив и подержал отражатель, когда велись съемки в чуме. В основном, я снимаю свой фильм. У меня камера, и еще половина кассеты свободна. Я расцениваю свое пребывание здесь как подарок судьбы, и я счастлив. Тем более что Ольга мне это подтвердила. Когда я ее спросил о своей непонятной миссии в этой поездке, она сказала, чтобы я расслабился и ловил кайф. Я ловлю его, и мне хочется заполнить этим кайфом даже карманы куртки и своего охотничьего костюма. Хочется наполнить им сумку и рюкзак, чтобы увезти с собой как можно больше!

Я собираю можжевельник – его тут заросли. Набираю целый мешок. Шиповник, брусника, толокнянка... Все растет в изобилии и на виду. Ягоды так много, что не обязательно иметь дудочку и кувшинчик, чтобы ее собирать. Хожу по окрестностям стойбища и снимаю. Незаметно для себя я оказываюсь у той самой могилы, и мне приходит в голову ее снять на видео. Где-то внутри я понимаю, что этого делать не надо. Вспоминаю Бурятские деревни, где буряты не посещают захоронения своих предков и другим не советуют. Это часть шаманской культуры, и наверняка тут можно провести параллели. Я уже уверен, что этого делать не надо, однако тупо снимаю. Оленья голова, седло, могила Петра Сычегера, сани возле нее. Я вспомнил рассказ Халима Галимовича о том, что, когда год назад на этом стойбище гостил какой-то норвежский оленевод (по обмену опытом), они ему свои захоронения не показывали, хотя он очень хотел на них посмотреть. Я все же снимаю, озираясь, как воришка, по сторонам.

Мистика

Потом, в Ербогачене, я сознался в этом Даниле, и он меня сильно наругал. Этого действительно делать не надо, и мне пришлось пообещать ему, что я сотру эту запись и никому показывать не буду. Но cейчас я снимаю, и какой-то тревожный холодок на сердце присутствует. Я анализирую свои чувства и взвешиваю переживания. Чего я боюсь больше? Проявленного неуважения к местной культуре или, не дай Бог, неприятностей от каких то непроявленных сущностей? Мистика тут витает в воздухе, и она на каждом шагу. К определенному выводу я не прихожу, и, пытаясь разогнать тревожные чувства, прошу мысленно прощения и убеждаю (непонятно кого), что я это делаю не со зла.

А вечером моя камера накрылась. Перестала работать. Аккумулятор был еще полон, кассеты до конца не отсняты, материала для съемок – выше крыши, но камера не работала. Никто не мог найти причину поломки. Профессионал Слава крутил ее и вертел, заглядывал внутрь и выдвигал разные предположения, но все напрасно. Я ходил, и пускал слюни. Было обидно и досадно, что я не могу снимать. Всю обратную дорогу, она пролежала в чехле, а в Ербогачене заработала. Так и хочется сказать – чудесным образом.

Схватка

После сытнейшего обеда мы втроем, со Славой и Андреем, сидим в чуме и о чем-то болтаем. Это наш последний день на стойбище, и завтра мы должны отправляться в обратный путь. Съемки почти закончены. Мы еще несколько раз ходили с эвенками в лес, снимали их труд. Снимали оленей. Сняли все, что можно, и фильм должен получиться хороший. В Госкино будут довольны, но не мешало бы немного мяса. Евгений рассказывал, что на стойбище может зайти медведь. Если он голодный, то ему море по колено. Идет и не боится ничего. Даже лай собак его не отпугивает. Оружие у оленеводов всегда наготове. На улице стоит карабин и очень экзотичное и очень древнее орудие убийства – Гульпа. Это что-то среднее между копьем и штыкножом. Я держал ее в руках и даже сфотографировался с ней.

Волки опять же могут появиться, и приходится всегда быть начеку. Ничего такого при нас не случилось, но сцену убийства мы все же наблюдали... Сидим в чуме и перевариваем обед. Славина камера упакована в кейс, штатив собран, и съемок не предвидится. Виктор Алексеевич на улице, и в чуме стоит покой и тишина. Мы наслаждаемся этим редким моментом. Евгений, Иван, Данила, Виталий Петрович и Халим Галимович тоже отдыхают в другом чуме. Женщины моют посуду и готовят ужин. Идти никуда не хочется, но тут заходит Ольга, и просит Славу заснять, как олени возвращаются с пастбища. Это должно быть очень интересно и красиво. Они идут вереницей, и зрелище действительно шикарное. Слава с неохотой поднимается и расчехляет камеру, достает штатив. Андрей достает свой звукозаписывающий агрегат и настраивает микрофон. Я, чтобы не расстраиваться (моя камера не работает), выхожу и решаю сходить в соседний чум. Там тоже можно поваляться и послушать какие-нибудь интересные истории от Халима Галимовича.

Вдруг, уже на полпути к чуму, меня обгоняет Зина. Она бежит, и в ее больших глазах тревога. Через мгновение она бежит обратно, но рядом Иван и Евгений. Вид у них заполошенный. Все бегут к нашему чуму. Я не успеваю даже подумать, что могло случиться, как слышу какой то треск. Треск доносится со стороны нашего чума, и я тоже бегу туда. Перед ограждением дерутся два оленя. Не бодаются, как молодые самцы, а конкретно дерутся. Две здоровенных особи атакуют друг друга, как гладиаторы. Остальные олени в ужасе отскакивают в стороны. Тут же мельтешит яркая куртка оператора Славы. Он в самой гуще событий. От этой потасовки шарахаются не только олени, но и люди. Cлавы это не касается – он, как рефери на ринге, находится в опасной близости, с камерой на плече. И вот уже Иван стреляет из тозовки. Олень ранен в лопатку и пытается убежать в лес, но спотыкается и падает. К нему подбегает Евгений, делает контрольный выстрел в голову. Все! Что это было? Наши тоже в непонятках. Вся сцена не заняла и трех минут. Эвенки пришли в беспокойное движение, и общаются между собой на своем языке. Cначала мы ничего не понимаем, однако объяснение приходит.

Вместе с домашними на стоянке появился дикий олень. Он прицепился к самке еще в лесу. Видимо, всю дорогу ее прибалтывал и таким образом дошел до стоянки. Сейчас у оленей гонный период, и за ними нужен глаз да глаз. Ни в коем случае нельзя, чтобы кровь дикого и домашнего смешивалась. Это разные породы, хотя выглядят, на мой взгляд, совершенно одинаково. Дошел он со стадом до стоянки, и тут в дело вмешался домашний самец. Они сцепились, и дикий непременно бы пропорол ему брюхо. Он здоровее и рога острее, то есть кровопролитие все равно бы произошло. Таких случаев уже было немало, когда дикий убивал домашнего в борьбе за возможность иметь секс с домашней оленихой. Вот и нашел он здесь свою смерть.

Евгений всадил в его голову пулю. Олень слегка дернулся, даже шею приподнял и открыл рот, как будто сделал глубокий вдох. Глаза оставались безучастными, но мне показалось, что в них промелькнула какая-то растерянность. Может быть, я себе это лишь вообразил, ведь у большинства животных взгляд невыразительный. Что ты их гладишь, что ты их кнутом стегаешь – непонятно, о чем они думают. Лошадь, завязшая в болотной трясине, или корова на бойне... И только если представить себя на их месте, может быть удастся рассмотреть в этом взгляде все их муки и страдание.

Олени потихоньку пришли в себя, и уже спокойно тусуются, обсуждая между собой поединок и то, как хозяин Иван вовремя пресек эту наглую выходку дикого маньяка. Домашний самец-заступник тоже спокоен и невозмутимо стоит в стороне. Хочется к нему подойти, похлопать по плечу и выразить респект. Труп дикого лежит под горкой. Я все это видел, хоть и не с самого начала, но хватило. Сматерился от души, что камера не работает. Слава же все заснял! Причем, как он это снимал – сам не помнит. Он лениво вышел из чума, чтобы снять возвращающихся на стойбище оленей, и тут как началось! Не помнит, как перепрыгнул с камерой через ограждение, и была ли включена кнопка REC... На этом суета не закончилась. Данила, Иван, Евгений и Виталий Петрович, приступили к разделке. Четыре эвенка, окружив тушу оленя, резво принялись за дело. Снимать и фотографировать не разрешили до тех пор, пока не вычерпают кровь. Мы стоим рядом и смотрим, вернее, смотрю я, а Слава, с камерой наготове, ждет команды "Мотор".

Кровь черпают из грудной полости алюминиевой чашкой. Кровь предназначена для собак (!). Постепенно от оленя отделяется фрагмент за фрагментом, и вот он уже по частям весит на изгороди. Шкура и голова – на земле. От начала драки и до разделки не прошло и получаса. На ужин мы едим свежайшую печень и делимся впечатлениями от увиденного.

Четверг

Прощание

Последнее утро на этом фантастическом островке, выдалось солнечным. Мы собираемся в обратный путь. Вся программа выполнена, а если брать во внимание съемки убийства дикого оленя, то и перевыполнена. Такое не всегда можно увидеть. Сами эвенки говорят, что нам повезло, что это нам подарок. Интересно – от кого? Видимо, местные духи специально направили этого, неудовлетворенного оленя в сторону нашего стойбища, чтобы он так гениально сыграл свою роль. Только жалко, что дубль у него был один, да и сценарий был заранее утвержден. Я, понимая и принимая законы леса, все же предпочел бы, чтоб олень остался жив. Это, наверное, мужская солидарность во мне говорит.

Загружаем вещи в вездеход. Он тарахтит и прогревается. Cборы с утра затянулись до обеда. В Ербогачене нам надо быть в пятницу. Cамолет будет в субботу, и если мы не приедем вовремя, то можно зависнуть в Ербогачене на неделю! Рейсы бывают только по субботам. Вездеход загружен и мы наготове. Нас напоследок угощают мясом убитого вчера оленя... Нагружают целый мешок. После естественной и трогательной сцены расставания, двигаем в путь. Оленеводы машут нам вслед. В сборе вся их семья – семь человек. И во всей округе, на сто пятьдесят километров – они сейчас одни. Рядом белый олененок. Он тоже кивает нам вслед головой и приглашает приезжать еще.

И мы машем им руками. Машем, пока вездеход не спускается с холма и не разделяет нас. Было у меня такое чувство, как будто мы отчалили от берега и оказались в океане. Появилось чувство одиночества. Расставаться с этими людьми не хотелось. За четыре дня я к ним привык, и на душе было тоскливо. Тот же путь, только обратно. Те же леса, реки и болота. Некоторые места узнаются. Едем чуть быстрее, чем в прошлый раз. Иногда Данила или Виталий Петрович замечают какую-нибудь дичь, тогда вездеход останавливается, и мы смотрим, как они пытаются ее подстрелить. Не попали ни разу. В прошлый раз тоже палили по глухарю, но он оказался как заговоренный. И в этот раз не повезло... Холод собачий. Все, кто в лодке вездехода, укрыты теплым спальником, закутаны в одежды, обмотаны шарфами и капюшонами. Едем до позднего вечера. Очень интересно смотреть на дорогу под лучами фар. Вокруг темнота непроглядная – деревья и кусты, а за ними наверняка прячутся звери. Мы их сейчас не видим, но они там обязательно есть...

Ночуем опять в зимухе. Растапливаем печку, сушимся, греемся, пьем горячий чай и отдыхаем. И опять я под лучом фонарика вижу в темном лесу чьи-то глаза, но мне уже не так страшно. Я за это время как-то обжился, что ли... Уже не кажется все таким диким и непривычным. Хотя одному стоять возле избушки в темноте маленько жутковато. Халим Галимович рассказывал, как пропадают в лесу охотники. Ушел, например, человек в лес и не вернулся. Его через некоторое время начинают искать. Приходят в зимовье, а там вещи, ружье – все на месте, а самого человека нет. Вполне возможно, что медведь мог утащить, или еще что-то случиться. Представлять даже не хочется, потому и стою возле зимухи и прислушиваюсь к каждому шороху.

Пятница

Домой

Утром недолгие сборы, и после последней ночевки в лесу едем на Ербогачен. Я не могу понять – рад я этому или нет. Вроде бы уже и домой пора, и дорога вымотала. За всю неделю только несколько мгновений удалось провести в расслабленном состоянии. В основном же – или ты в пути, или на ногах, или в тесном чуме. Хочется отдохнуть и нормально выспаться. А с другой стороны, ты понимаешь, что путешествие подходит к концу и повторится ли еще раз такое...

В Ербогачен приехали к вечеру. Остановились на берегу Тунгуски, и я понял, что это все. Хоть и предстояла еще переправа через реку и перелет на АН-26 до Иркутска, путешествие в "олению" и обратно – закончилось. Пока ждали, когда за нами придет лодка, я занялся собиранием камней на берегу и собрал приличную горсть. Среди них был и сердолик.

Нас переправили на другой берег, встретили и разместили в деревянном доме. Ночуем и утром улетаем. Мы решили отметить наше прибытие посещением кафе. Пригласили туда всех участников, но пришел только Данила. Андрей не пошел, сославшись на усталость. Халим Галимович и Виталий Петрович появились уже утром, в аэропорту. Посидели, водочки выпили. Познакомились с местными девушками. Потанцевали, пообщались, но развивать тему не решились. Ербогаченские ребята поглядывают на нас не очень дружелюбно, и повторять судьбу озабоченного оленя, застреленого Иваном, мы не стали. Все таки утром самолет, и на него хотелось бы успеть, хотя, девушки, стопудово, были не против... Одна из них даже пришла в аэропорт нас проводить.

Вот и все, собственно. Дальше было уже неинтересно. Не было оленей и чумов в лесу. Не было Лазаря Петровича, Ивана, Евгения, Марии, Зины, Фаи и Елены. Они остались в своей стране, до которой так трудно добираться, и с которой потом так трудно расставаться. Очень хочу, чтобы у них все было благополучно. Надеюсь еще увидеться с ними и с их подопечными – северными оленями.

Говорят, чудес на свете нет,
И дождями смыт Оленя след.
Только знаю, он ко мне придет!
Если верить, – сказка оживет!..


Павел Щербина
pavel_20570@mail.ru
3 ноября 2006