Наверху (история с фотографией)

Смотрю направо и вижу как край земли, до которого достает глаз, ощутимо загибается книзу. Смотрю налево: там – так же. Земля круглая. Чтобы убедиться в этом, надо лишь правильно выбрать "точку осмотра", желательно, повыше. Словом, стать "чуточку Архимедом", который хотел перевернуть мир, но не мог сыскать необходимой опоры. Неожиданно для себя я такую точку нашел наверху.

Я сижу на камешке на высоте 2090 метров. Обзор – на все четыре стороны света. Чуть виден южный краешек зеркала Байкала, и угадывается прилепившийся к воде Култук. Был бы бинокль, можно было, наверное, разглядеть тоннели на Кругобайкалке. Олхинское плато, где скоро ляжет снег, выглядит непривычно ровной плоскостью, и, пока я сижу, вовсе не вспоминается, что в иных местах там на лыжах сам черт ногу сломит. Округлыми боками близлежащие хребтики уходят траверсами к пику Чекановского. Ниже нас слева гудит вертолет: то ли на Шумак путь держит, то ли в Кырен. Куда ни глянь – всюду даль. Солнце осени греет, а ветерок близкого неба не дает разнежиться. Самое время перефразировать Лермонтова: Байкал подо мною, один в вышине...


Не один. Группа восходителей, налегке обогнавшая нас еще на серпантинах Старокомарской дороги, распивает водку. Ребятишки лет 20-ти с небольшим галдят словно стая чаек: выстроились в очередь к единственной рюмке – каждому не терпится принять на грудь 25 "фронтовых" – за победу над пиком! Хорошо хоть пустую бутылку, когда начали спускаться, забрали с собой.

Впрочем, они мне не мешали. Как и я им. У нас были разные цели. А счастливы мы были одним и тем же: что ночной дождь под утро иссяк и обещанное метеорологами ненастье не состоялось; что молочный туман, окутавший еще с полудня вчерашнего дня все окрест, исчез без следа; что восхождение состоялось. Для них, уже убежавших вниз, к озеру Сердце, это всего лишь экскурсия в мир природы. На пик Черского ходят даже младшие школьники. Для меня этот подъем – вторая молодость.

...Я сижу на высоте 2090 метров и думаю не о том, что бывал и повыше. Мысли, кроме одной, не спешат тревожить. Я решаю простую задачку без ясного ответа: в этом учебнике жизни правильные ответы не предусмотрены. Вопрос прост: "Почему я решил сюда забраться только после 50 лет?" Вопрос "зачем?" вообще не стоит: чтобы ступить туда, где еще не был. Другое мучает: почему не сделал этого раньше?

Можно, конечно, было промямлить некое оправдание: дела земные тяжелы и с ними в гору лезть трудно – надо было работать, поднимать дочерей, помогать старикам в деревне косить сено, делать ремонты в квартире... Наверху ничего из этого в голову не пришло. Я просто наслаждался высотой, сидя у основания креста, на котором были начертаны слова "Отче наш". Я без труда повторил слова этой молитвы вслух, на память, не машинально, как это иногда бывает по утрам дома, а по-иному. Может быть, оттого, что был к Нему ближе (так думалось, хотя, конечно, это лишь мысли, к тому же очень земные).

...Еще мне подумалось (на завтра), что там, наверху, мне достался глоток свободы. Вся страна в те дни решала, прилипнув к телевизорам, останется ли президент на третий срок; кого уволит новый губернатор Иркутской области; как обливают грязью друг друга кандидаты на грядущих выборах... Там, наверху, полная свобода от всего этого.

А при чем, все-таки, история с фотографией? Уже в Иркутске, рассматривая отпечатки, я увидел (на горе просто не бросилось в глаза), что даже на кресте чьи-то шалые ручонки стремятся написать свое имя... Даже на кресте, стоящем на высоте 2090 метров. Словом, и на высоте, люди бывают разные. Но чтобы это знать наверняка, надо всего лишь туда забраться.