в Иркутске 19:42, Мар. 29    

Саяны конца семидесятых или сказки маргинала

Автор:Василий Титов
Опубликовано:07.04.2018
Ключевые слова: альпинизм, Саяны, история
«Маргинал – это человек, мировоззрение,
принципы и образ жизни которого
не соответствуют порядками и нормам,
принятым в обществе»

Ну, как же тебе рассказать, что такое гора?
Гора – это прежде всего, понимаешь, друзья,
С которыми вместе по трудной дороге шагаешь.
Гора-это мудрая лекция «Вечность и я»
Гора-это думы мои о тебе, дорогая.

Юрий Визбор

Я сидел в амфитеатре на лекции в политехе по политэкономии, читали документы бесконечных партийных съездов. Впереди майские праздники. Через грязные окна припекало весеннее солнышко. В стекло билась и жужжала проснувшаяся муха. На душе была тоска. После двух лет обучения, попритерся, прошел абитуриентский страх быть отчисленным.

Специальность «СМ» самолетостроение, наибольший вступительный проходной бал по институту, отчисляли после каждой сессии. Преподы просто зверствовали. Нагрузки бешенные, только по черчению одновременно четыре дисциплины. Не спал по неделям – ночи оставлял для чертежей. Но привыкают даже к Освенциму. Все пошло по проторенной колее. Почти одно и тоже каждый день. Вся жизнь просматривалась и просчитывалась наперед, с вероятностью почти 100%. Институт, работа конструктором на авиазаводе, жена, дети, квартира лет через 15, дача, гараж. Машина это в графе мечты. Как по нотам. Или как по маслу. Навалилась тоска, скука, безысходность. Клетка жизни. «Замуровали демоны». Болото «дорогого Леонида Ильича» засасывало.

Почему-то захотелось по Кукину. «Устать от усталости, а не от собственной старости. И грустить об оставшихся, о себе не грустя.» Сполз незаметно за парапет длинного стола и почти ползком выбрался через черную дверь с амфитеатра. В коридоре на подоконнике сидел Серега Широких. Белокурый красавец, курил и улыбался кучерявой девчонке, с веселыми глазами одного цвета с ее фамилией – Ирке Смородниковой, вместе бесшабашно смеялись и что-то оживленно обсуждали. Такой контраст с моей тухлой жизнью. «О, еще одному надоела эту муть слушать, пойдем в Саяны на майские праздники»... У меня сперло дыхание. Так я оказался в альпинизме.

Жизнь разделилась на две части, каждую пятницу в 5 вечера электричка на скалы на Витязь, или на Байкал, в 11 вечера в воскресенье еле живой от усталости вваливался домой. Тренировки в зале до судорог в ногах. Скалолазание на живых скалах, до ободранных в кровь рук и ног. Беговые лыжи на профессиональном уровне, до соли на лице и спине. Походы по пояс в снегу на Хамар. Альпиниады в ноябре, в феврале, и в мае, с выходом на восхождения в три утра. Записи в книжку альпиниста делались через раз, из-за неразберихи в документах. За то домой привозили букеты горных нежно зеленых рододендронов, и стройные тела. Летом красивейшие альплагеря, в неимоверно-нереальных по красоте горах, где после испытания Саянами мы буквально летали. Затем сборы когда за 12 дней делалось 10 восхождений, и часто ходили на стенные скальные технически сложные маршруты, проще говоря на стены. Саяны, Алтай, Памир, Кавказ. Нестерпимая жара и духота Алма-Аты, Фрунзе, Самарканда, Душанбе, Минвод. Песни, когда гитара по кругу у костра до утра. Зимухи, где всегда все продукты на общий стол, свежая смола на бревнах от до красна накачегаренной буржуйки, запотевшие окна и веселые разговоры, гитара и песни. Дружелюбные, почти родные Красноярские столбы. В горах, одна на четверых, вечная серебристая палатка – памирка. Десятки, сотни неординарных людей, и горы, горы, горы. Много, больше сотни пройденных маршрутов на вершины. Альпинизм ковал характер, характер делал судьбу. Альпинизм, по-моему, это электричка, несущаяся из города в страну высоких гор и железных людей. Конечная станция неизвестна. Свалить можно в любой момент, остановки часто.

ХРУСТЬ, сказал нам тихо снежный склон под перевалом... Хрясть... отозвалось громче горное эхо и стихло. По спине побежали мурашки, ноги задрожали, жаром ударило через позвоночник в голову. Просел весь снежный склон. Одна снежная доска провалилась на другую. Попались, промелькнуло в голове. Сейчас грохнет лавина. Наша четверка замерла оцепенев. Мы стояли посредине снежного моря, кругом тысячи тонн снега, он внимательно с интересом смотрел на нас, а мы на него. Мышеловка. Снежный капкан. Мгновенно все, все поняли. До перевала идти и идти, метров двести, вниз столько же. Крутяк такой, что ступени буквально перед лицом, можно руками цепляться. Не побежишь. Стоим молча. Грохнет, не грохнет. Грохнет, не грохнет. Гадание на ромашке. Если сорвется склон, шансы минимальные, слишком много снега. Как пел Высоций – «Так заровняет, что не надо хоронить». Страшно начинать двигаться. Грузить склон. В голове мысли не о хорошем. Плавно, плавно делаю первый шаг. Ощущения присутствия еще кого-то, жесткого, всевидящего, доброго или нет, не понятно.

Прогоняю все мысли. Мысль – мыслеформа – материализация – событие. Знакомая цепочка. Не думать о плохом. По сторонам смотреть почему-то страшно, вверх тем более, только под ноги. Не хочется ни о чем думать. Все не логично, глупо. Со стороны полный бред. Погибнуть в лавине в 20 лет. Что это? Безрассудный риск, недальновидность от небольшого ума? Показное геройство? Или что то другое?

Горы просто напомнили, о себе. Подтвердили статусность. Жестко. Очень жестко. На самой грани. На грани нашего сознания. Что сорвется быстрее, сознание или ты сам? Спасибо бессменному нач.спасу саянских альпиниад – Виктору Ларину, как он стоял насмерть, не выпуская группы на восхождения после снегопадов, ни кто не мог его уговорить, выдерживал хотя бы день, пока сходили основные лавины, сколько жизней он спас.

Вышли на перевал, в этот раз пронесло. А в следующий как? Пожевали мороженного хлеба, Анатолий Аксенов напилил ножовкой пластиками хлеб внизу в лагере, из-за мороза булку даже топором не нарубишь. Открыли рыбную консерву. Килька в томатном соусе – деликатес, хорошо что не в масле, плохо что одну на четверых. В желудке пара килек начала гоняться за крошками хлеба.

Открылся вид на Нефтехимик, завтра идем на 5-ку по контрфорсу. Ночевка под горой. В палатке тепло и уютно от хорошей компании, раскинули вечерний преферанс. Засыпая тешился мыслью, что гора любит когда перед восхождением под ней ночуют. Но не тут-то было.

Утро, начало маршрута. Приехали, картина маслом. Узкий холодный кулуар, заглаженные скалы залиты натечным льдом. Крючья бить некуда. В скальных узбекских галошах, что корова на льду, ногу ставлю осторожно, на выдохе с задержкой дыхания, как при стрельбе, ступней чувствую как под галошей протаивает лед, корка льда не большая. Две веревки нервов, окоченело загнутых пальцев ног и рук.

Дальше как по маслу, открылся контрфорс, сухие крутоватые скалы, с хорошими, глубокими трещинами, под самые надежные скальные крючья – короба. Звучит «правильный» певучий звон при забивке. Включается здоровая, спортивная скалолазная наглость и азарт. Пошли одновременно, без организаций приемных станций. Вся группа опытные, сильные скалолазы, иначе одновременное лазание по пятерке было бы не возможно. Настроение веселое, про себя пою песни, задорно перекрикиваемся, подшучиваем дружелюбно, подгоняем друг друга, иду первым без рюкзака, мучает совесть, но так положено. Татьяна Капустина говорит: «Только Локомотив может так долго стучать колесами по Нефтехимику». Хотя знает, что это не так, просто подгоняет. Но эта ведь Капуста.

В триконях, с кулями, по пятерке не побегаешь. Это на Памире на «Боксе» тоже на пятерке, мы с Аксеновым на высоте, реально, на самом деле, бегом в галошах, без кулей, бежали по скальному маршруту. Хотя Капуста и там нас критиковала, наверно и хорошо, чтоб было к чему стремиться. Нет приделу совершенства. Пятерку прошли, в общем, легко, скатились по сыпухе к палатке, долго отпивались, как бы это не верилось, но только где-то с пятой кружки чай доходит до желудка. Одна из особенностей гор, сильное быстрое обезвоживание организма. Другая самая главная и резко сразу бросающаяся в глаза – это что кругом люди одни оптимисты. Саша Яковенко раздал карты на вечерний преферанс. Спать не хочется, тоже особенность, все замечают с удивлением, быстрое восстановление при минимуме сна. Засыпая вспомнил, как добирались с Иркутска до Саян.

Ночным экспрессом. Конец семидесятых, повальный дефицит. Важные слова в обиходе – достать, блат, по знакомству. Заметьте, не за деньги, а по знакомству. Ночной экспресс – это газик с тентом с военной кафедры политеха. Чей-то хороший знакомый. Ехать может только глубокой ночью, когда свободна машина, за-то даром, потому что знакомый. Куча рюкзаков, на ней сверху под потолок альпинисты. Парень-водитель иркутский Шумахер. Ночь, чтоб не уснуть – гонки, ощущение как на американских горках, под песни Визбора, которого вживую только вчера вечером слушали в ДК имени Куйбышева. (Сенатор нынешний)

Снаряжение тех лет – фуфаечка, валенки привязанные поверх рюкзака чтоб ходить в лагере, вибрамы – это одно название от них, что-то типа осенних ботинок, политых олифой, для пропитки. Овечья безрукавка – это шик. Шерстяные варежки и зачем-то такие же гетры до колен. Штормовка. И главный груз – геологический ватный спальник. Проще – сшитые вместе несколько фуфаек. Холод был такой, что спали в спальнике в валенках. Вместо полиуретановых ковриков, еловый лапник полутораметровой толщиной под палатку, и мягко и тепло и полноценная ароматерапия. Китайское теплое белье – таже вата, теплое но намокает безбожно. С продуктами была напряженка, они стоили денег, а денег просто не было. На восхождения выдавалась одна банка рыбных консервов на отделения-4-5 человек на целый день, кушать хотелось очень сильно. Особенно туго к концу альпиниады, часто по несколько дней варили бульон с одной долгоиграющей большой мозговой костью на пол ведра.

Доисторические воспоминания, холод, а душу накрывает с головой, волной тепла и света, даже сейчас по прошествии столько лет. Ведь все это нас согревало. Хотя, по большому счету, мы были как бы отдельно от этих вещей, вещизм был тогда пережитком буржуазии. Как слоники на комоде, мещанством. Нас грели не вещи, нас грела дружба и дух того времени. Мы были люди коллектива. Че че ве не действовало. Люди коллектива, да. Однажды летчик с авиазавода, наш альпинист, принес полнокомплектный парашют. Просто для всех. Нашили анораки, жалко цвет у всех один – оранжевый. Так и ходили, все оранжевые, как цыплята по весне.

Важно было соответствовать общему духу. Героям нашего поколения. Как не пафосно звучит сейчас, на выпускном в школе мы писали пожелания на будущее на книге «Как закалялась сталь». Мы шли вперед не замечая, того тряпья которое было на нас. Молодость, романтика, дух свободы прожигал любые невзгоды. А песни у костра до утра воодушевляли и грели нас.

Когда Мальвина (Людмила Титова) сорвалась на восхождении на скалах, и сломала только лодыжку, переживал весь лагерь, настоящая трагедия без преувеличения была для каждого. Участвовать в спасаловке считалась за честь, про личные планы по восхождениям просто было стыдно даже думать. Это было наше время, время альпинистов восьмидесятых. Романтиков до глубины души.


Не век же лезть, вершина есть! Присядем, свесив ноги,
Пройти такую крутоверть дано не так уж многим.
(слова Валентина Вихорева)