в Иркутске 22:42, Мар. 28    

Шапшал непокоримый

Наши "хрюшки" – докучные подружки. Пятнадцать человек.

Наши "хрюшки" – докучные подружки.
(Заход по долине Хемчика)

18.02.04

Подъем в 6.30. Выход вверх по реке Хемчик. Снега нет. Дорога каменистая. Лыжи тянем на веревке за собой, увеличивая нагрузку на плечи. У каждого кроме рюкзака имеются еще и сани или сумка-волокуша, которую мы обычно называем "хрюша", и этот груз мы тоже тянем за собой, прицепив к рюкзаку или поясу. Тому, у кого сани – повезло больше: они не так капризны. Противные "хрюшки" обязательно цепляются за каждую каменюгу, испытывая наше терпение, и волочить их за собой, поднимая дорожную пыль, крайне тяжело. Идти по реке не получается, потому что она вскрыта. Если забросить "хрюшу" поверх рюкзака – поднять это сооружение не представляется возможным без чьей-либо помощи. Закинув друг другу на плечи рюкзаки с "хрюшками" или дергая "хрюшек" за веревки (кому как нравится), плетемся "рогами в землю", не видя ничего вокруг. Но это только пока. Это "заход". Это надо просто перетерпеть.

Обед в устье реки Чинге-Хем, у моста. В долине Хемчика повсюду пасутся сарлыки – местные коровки. Низкорослые и широкогрудые, с шерстью как у мамонта, до земли, и с длинными лисьими хвостами. Их кучерявые колбаски помета собирают наши хрюшки. Поскольку глаза наши сегодня направлены только под ноги, то единственным развлечением становится разглядывание экзотических какашек:
– Ой, смотри, как красиво закручена!
– Возьми с собой сувенир, на полку дома поставишь.

Вот, пожалуй, и все развлечение. Ну, разве что, еще купание в промоине. Когда мы увидели лед на реке, поспешили одеть кошки и выбежать на реку. Но лед не был крепким, и мне пришлось один раз, провалившись в воду, вытягивать из промоины и лыжи, и "хрюшу", после чего желание идти по реке отпало.

Ночлег – в устье Чон-Хема, под высокой мореной. Встаем пока все вместе, двумя командами. Пока наши мальчики обустраивают лагерь, железногорцы уже пьют чай (ловкости и быстроты в обустройстве лагеря им, конечно, не занимать). И такой долгожданный массаж на ночь!


19.02.04

День опять очень тяжелый. Крутой набор высоты на подъеме по каменистой тропе левого берега Чон-Хема. Снега по-прежнему нет, и такое ощущение, что и не будет никогда.

В узком ущелье встречаем тувинскую избу. Две лайки еще издали подняли шум: сначала нас облаяли, потом завиляли хвостами. Главное – предупредить хозяев о вторжении чужаков, а потом можно и выпросить что-нибудь у пришельцев. Из трубы валит дым – в доме кто-то есть, но не выходит. Боится что ли? Или не принято встречать гостей с порога?

В отличие от наших сибирских избушек-зимовий в горно-таежной местности, это жилище шире и просторнее. Внутреннее убранство тувинского дома такое же, как и в обычном жилище тувинцев – в кидисёге (войлочная юрта). Справа от входа – женское хозяйство: кухня, черепки, посуда. В глубине справа стоит единственная кровать – для женщины с младенцем. Остальные члены семьи всегда спят на полу, в центре жилища, на войлочных коврах с простеганными орнаментами. Слева от входа – мужская половина: здесь висят на стенах упряжи, седла, узды, кожаные охотничьи сумки. В глубине слева и в центре – деревянные резные сундуки с многоцветной яркой и контрастной росписью, с геометрическими изображениями рогов и растений. Символ благополучия – орнамент, напоминающий свастику. За эти безобидные элементы росписи в виде оленьих рогов в послевоенные годы многие тувинцы столкнулись со сталинскими лагерями.

В центральной части юрты или дома – культовые и обрядовые предметы: статуэтки местных языческих Богов, шаманские причиндалы, наравне с которыми могут висеть и православные иконы, и ламаистские изображения Будды (урянхайцы не отвергают чужие религии и относятся к ним уважительно). В современных юртах здесь же вешают и фотографии близких людей. И, наконец, в центре жилища – печь.

Испуганно выглядывая из-за печи, на наш стук откликнулась на своем, непонятном для нас языке, маленькая женщина.
– Здравствуйте! – молчит.
– Хозяин дома? – молчит.
– Собаки у Вас добрые, – молчит.
– Вы одна здесь, что ли? – молчит, натянуто улыбается.
Видя такое непонимание, мы с Олей ничего умнее не придумали, как выпросить у нее чаю.

Пришла в голову мысль, что, врываясь в чужие края, надо поинтересоваться прежде, как произносится хотя бы одно слово "здравствуйте" на местном диалекте. Чтобы не стоять вот так глупо перед аборигенами.

Махнули рукой на чайник, она заулыбалась, достала пиалы. Кивнула на ковры – садитесь, мол. Мы садиться не стали, пили чай в дверях.

Вот тоже неизвестно – правильно ли поступили. Может так не принято. Чай оказался соленым, с молоком. Потом принесли ей пригоршню конфет. Она с любопытством их разглядывала, но взяла.

Обедаем, не доходя 1 км до левого притока Чон-Хема – ручья Тарлык. После обеда движемся вверх по реке Чон-Хем. Идти опять тяжело, потому что эта гадкая "хрюшка" очень мешает: то за кусты зацепится, то по склону льда утягивает вниз, к промоинам, то тормозит, взрыхляя глубокий снег, то застревает между камнями. Пару раз на скользком наклонном льду, обрывающемся посередине реки промоиной, приходилось ее бросать, уносить рюкзак вперед, а потом возвращаться за неуклюжей "подружкой". Пару раз эта гнусная коварная свинья на подъеме по склону роняла меня в сугроб, дергая сзади за плечи. Кстати о снеге: он, оказывается, здесь есть. Даже немного пришлось потропить. Но все-таки, к вечеру мы догнали группу железногорцев, которые поздоровее нас, конечно же, будут (сибиряки!). В основном, мы догоняли за счет того, что они несколько раз курить останавливались (как в известном анекдоте). А мы честно пыхтели почти без остановок.

Снимаю рюкзак – спину заклинило. Так и вкатилась в палатку, скрючившись буквой "зю". Миша второй вечер мне делает массаж, после которого судороги проходят, но после обеда, во время длительной нагрузки, усугубленной прыганьем капризной "хрюшки", опять начинаются. Спасибо дорогой подружке – это она дергает меня за плечи на каждом выступе тропы. Поскорей бы от нее избавиться.


Пятнадцать человек.

Приятный сюрприз: Димик вечерами играет на флейте! Звуки флейты, построенные на пентатонике (лад народной музыки, распространенный среди тюркских племен), разносятся по Чон-Хемской долине, завораживают незыблемые горы. Димочка, научившись импровизировать пентатонику вне ритма и тональности, как заправский оол (приставка к именам уважаемых тувинцев, часть фамилии), вошел в раж. Заклинатель змей, ёлы-палы. Железногорцы в соседней палатке притихли – думали глючит от усталости. Пришли к нам на звук – диву дались.
– Ну вот, и удавы приползли, – пошутил кто-то из наших, видя, как железногорцы тихо, по одному, с круглыми от удивления глазами, заползают в палатку.
– Вы чё, ребята? Балет что ли тут у вас?
– Дык не балет, а симфония. Балет будет за вами.
– Да пожалуйста. Мы тоже так могём, – заважничал Игорек Балеев.

Пришли попрощаться. Завтра мы ненадолго расстаемся – они в одну сторону, мы в другую. Скоро опять встретимся, Бог даст, на маршруте.

Пятнадцать человек в одной палатке.
Смотрю на всех и что-то не пойму:
Какие ж вы здоровые, ребятки,
А вроде бы не тесно никому.

Сидят детины, поджимают ноги,
Сопят, вздыхают, пьют копченый чай,
Бурхана и шапшальские отроги
Уважили, как будто невзначай.

У каждого своя семья, забота,
Характер, норов, счастье иль беда.
Случайно ли вас притянуло что-то?
Со всей России съехались сюда.

Не лень же вам таскать свои котомки?
На перевалы поднимать свой груз?
Морозить щеки в ледяной поземке?
"Друзья, да будет вечен наш союз..."

(ну вот, кажется последнюю строчку у Пушкина "украла")

Вот они, эти пятнадцать человек: шесть железногорцев, трое иркутян, три москвича, два красноярца, один тувинец. Хочу еще раз представить, теперь уже после непродолжительного пока, совместного жития, нашу дружную компанию. Наша (сборная) команда:

Москвичи:

Руководитель – Михаил Васильев. Опытный руководитель, идейный вдохновитель москвичей. Объездил все Забайкалье, провел не одну туриаду (и мы уже давно хотели попасть в его команду).
Леша Воробьев – кормилец, очень ответственный завхоз и вырубщик ступеней (по ходу похода) на всех перевалах.
Дима Свиридов – студент одного из московских университетов. Романтик и прагматик одновременно, наш ремонтник и флейтист.

Красноярцы:

Олег Голичанин, спокойный молодой человек, увлекающийся игрой в оркестре на трубе-теноре.
Иван Рябошапко – самый безотказный и добрый, простой, без заморочек, парень.

Тувинец (вообще-то, он русский, но живет в Кызыле – столице Тувы):

Паша Апаницын – наш печник, кругленький Карлсон с грустными и добрыми синими-синими глазами.

Иркутянки:

Ольга Москвитина – хранительница и "выдавательница" аптеки по штату и увлеченная лыжница по состоянию души.
И я – по назначению художественный летописец и вечерний кот-баюн (это значит, что своими стихами и байками я должна усыплять группу вечерами, дабы создать успокоение и безмятежность в палатке). Не знаю, как первое, а второе мне точно не удалось. Потому что желающих поговорить по вечерам оказывалось всегда больше, чем один.

Команда железногорцев:

Руководитель – Анатолий Семилет.
Братья Машновы – Владимир и Алексей.
Валерий Стройкин.
Константин Носов.
Павел Пучков.
И Игорек Балеев – иркутский парень, перевальный авангард группы, технарь.
Сильная, опытная и давно схоженная команда. Пользуясь моментом и наличием в команде железногорцев опытного массажиста Паши Пучкова, мы, девченки, бегаем на вечерние сеансы массажа (в первые дни похода от резкой нагрузки сразу заклинивает спину – согнуться ты можешь, а вот разогнуться – это уже проблема). Каждый вечер из палатки москвичей доносится команда командира: "Через 15 минут отбой!" и мы, сломя голову, только что разогретые, бежим в свою палатку под крыло строгого начальника.
– Миша, заберем мы у вас наших сибирских девчонок!

Кажется, нашим мужикам это не очень нравится. Миша нас не отдает. Пока.


<<< предыдущая главаначалоcледующая глава >>>